|
Правовое поле - (реферат)Правовое поле - (реферат)Дата добавления: март 2006г. ПРАВОВОЕ ПОЛЕ: СУЩНОСТНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА И ПРЕДЕЛЫ ВОЗМОЖНОГО Бляхман Б. Я. (г. Кемерово) Правовое поле – вторичная социальная система, которая выражает информационные интересы о правилах поведения первичной социальной общности. Юридическое моделирование поведения человека отражается в принимаемых государством нормативных актах, но сама модель может выражать интересы как социальной общности в целом, так и её части. Задача юридического конструктора, создающего данную модель, –как можно более полно охватить интересы и круг людей, для которых предназначен нормативный акт. Охватить и учесть интересы всех людей в одной модели возможно лишь в идеале, в реальной действительности их интересы противоречивы, поэтому модельный нормативный документ очень часто является результатом социально-политического компромисса. Полного совпадения интересов людей и их фактического равенства добиться невозможно, а правовое поле как вторичная социальная система есть результат консенсуса первичной социальной общности, и оно предоставляет лишь рамочные возможности для выбора варианта поведения человека. Правотворчество является довольно сложной процедурой по созданию моделей поведения, и от искусства законодателей во многом зависит эффективность действия правового поля. Само по себе желание создать хорошие законы ещё не означает, что они в действительности будут таковыми, это зависит не от простого желания создателей моделей поведения, а от состояния первичной социальной общности (государство, партия, нация, страта и т. д. ). Общие или разносторонние интересы людей будут определяющими в оценке принимаемого или уже действующего нормативного акта как заданной сверху моделью поведения. При полном совпадении интересов первичной социальной общности и модельного варианта её поведения эффективность реализации такого позитивного акта будет не просто хорошей, а стопроцентной. Чем меньше интересы людей будут отражаться в модельном законе, тем меньше эффект от его реализации. Первичность отношений внутри социальной общности очевидна, по сравнению с созданными для неё модельными вариантами поведения. Терминологические пары “правовое поле”, “правовое пространство”, “правовая система” очень часто употребляются как синонимы по отношению к терминологической паре “система законодательства”, что не всегда оправдан но. И это не просто спор о терминах как некоторые схоластические рассуждения, речь идёт о внутреннем содержании и сущностной характеристике такого вторичного социального явления, как правовое поле. Ещё Л. С. Явич рассматривал сущность права в его разнопорядковом измерении, поэтому“правовое поле” – категория самостоятельная и имеет своё внутреннее содержание отличное от содержания понятия “система законодательства”. Парные юридические категории “система права” и “система законодательства”неоднократно анализировались в литературе. Система законодательства представляет собой систему нормативных установлении в форме специальных документов, принятых органами государственной власти. А в более широком смысле под законодательством понимается вся совокупность нормативных документов, исходящих от органов власти, управления и иногда правосудия, которые направлены на создание правил поведения людей. Если сравнить широкое определение “системы законодательства” с категорией “правовое поле”, то можно обнаружить, что они очень близки по содержанию, но в таком случае было бы логичным употребление категории“рамки закона” для обозначения деятельности субъектов права. Криминология, как известно, – общетеоретическая наука о преступности, исследующая личность преступника, причины и условия преступности, методы и средства ее предупреждения. Одним из объектов криминологии являются (наряду с экономическими, социальными, политическими, культурными и т. д. ) религиозные отношения в той мере, в какой они связаны с преступностью и детерминируют ее отдельные стороны. В течение длительного времени в отечественной криминологии считалось, что преступление–сугубо социальное негативное явление, религиозный и национальный аспект, по сути дела, не учитывался. Это можно объяснить тем, что до последнего времени преступность на почве религиозных конфликтов либо использование религии для оправдания не только противоправного, но и преступного поведения не было так распространено, как ныне. Экономическая и политическая нестабильность в нашей стране усугубляет межнациональные конфликты, способствует росту этого вида насильственных преступлений в обществе, которые часто принимают межконфессиональный характер. Россия –полиэтническая страна, и подобные правонарушения имели место и в прошлом, но если ранее религия способствовала, чаще всего, самоидентификации религиозно-этнической группы, ее интеграции и сплочению перед лицом господствующей социальной группы (общины), то в настоящее время очень часто используется для оправдания либо осуждения противоправного или преступного поведения некоторых членов нашего общества. Говоря о религиозных и национальных отношениях с точки зрения причин и условий преступности, мы имеем в виду не какие-то особенности религиозной или национальной психологии, а прежде всего социальный статус лиц, не находящих во многих случаях цивилизованных средств борьбы за свои права. В комплексе причин преступности религиозные и национальные интересы часто отражают противоречия, возникающие между более мелкими группами, составляющими общество. Рост таких противоречий, их конфликтное углубление могут приводить и приводят к тому, что для определенных групп лиц закон перестает быть законом в плане обязательно-властного веления государства. Подобное поведение характерно не только для исламских фундаменталистов, но и для руководителей ряда религиозных новообразований, получивших в научно-популярной литературе определение “деструктивные религии и культы”, а также ряда иностранных миссионеров, осуществляющих свою деятельность на территории России. Анализируя конкретные правонарушения и преступления, изучая личность преступника, криминология призвана дать конкретный материал для последующей работы по предупреждению преступлений. Здесь, важно учитывать мировоззренческие позиции, которые определяют не только общественную направленность личности, ее целеустремленность, но и сказывается на всей совокупности особенностей поведения и действий, привычек и наклонностей. Человек становится личностью лишь тогда, когда у него выработана определенная система взглядов по основным вопросам общественного бытия, жизни и деятельности. Личность преступника нельзя рассматривать в отрыве от его социальной сущности, вне связи со всей системой общественных отношений, в которую он включен. Именно под их воздействием формируется социальный облик преступника как целостное единство конкретного лица с образующими его нравственно-психологическими чертами и свойствами: взгляды, убеждения, ценностные ориентации, жизненные ожидания, интеллектуальные и волевые свойства. Нравственно-психологические черты и свойства личности, в том числе и личности преступника, зависят и от его религиозных воззрений. В идеологии почти всех религий можно, с одной стороны, найти положения не только допускающие, но поощряющие как противоправное так и преступное поведение адептов во имя высшей справедливости, с другой–требование полного законопослушания. Поэтому нельзя согласиться с односторонним утверждением, что принадлежность к традиционной религии, в отличие от нетрадиционной, способно удержать индивида от совершения преступления. С этой точки зрения при изучении личности преступника особое значение имеют два момента. Во-первых, сформированные религией отношения к различным социальным и моральным ценностям и различными сторонами действительности: к трудовым обязанностям, собственности, семье, окружающим и т. д. Во-вторых, уровень, характер и социальная значимость потребностей и притязаний (социально полезные и оправданные или социально вредные, неоправданные, сформированные опять-таки под влиянием религиозных воззрений) и избираемых способов их удовлетворения (правомерные, неправомерные, общественно опасные). Взаимосвязь криминологии и религии ярко проявляет себя в деятельности по предупреждению и пресечению преступности. Особое значение в профилактике правонарушений отводится правоохранительным органам. Для предотвращения правонарушений и преступлений на религиозной почве и использования религии в противоправных целях правоохранительными органами выявляются причины нарушения закона, в первую очередь, “О свободе совести и религиозных объединениях” и предлагают устранить их должностным лицам, в компетенцию которых входит решение таких вопросов. Меры же, направленные на коррекцию личности, уже совершившей преступление, а также предупреждение рецидива преступлений, осуществляемые правоохранительными органами в ИТУ в последние годы, активно используют гуманистический потенциал современных религий. Властеотношения традиционно рассматриваются как отношения управленческие. Поэтому для их описания в юриспруденции обычно используется конструкция, заимствованная из общей теории управления, причем без ее адаптации к специфике правоведения. В соответствии с ней, в состав властеотношения входят: (а) его субъект, которым является носитель властных управленческих полномочий; (б) объект властеотношения –подвластный индивид (организация), на которого направлено властное управленческое воздействие; (в) содержание властеотношения – процесс навязывания властвующим субъектом своей воли подвластному объекту. Данная конструкция, получившая широкое распространение в науке административного права, обычно воспроизводится и юристами-теоретиками. Вместе с тем, она не может быть признана правильной. Властеотношение, как отношение общественное, представляет собой связь между субъектами, в которой воля одного из них (властвующего) превалирует над волей другого (подвластного). В рассматриваемой же конструкции подвластный из субъекта властеотношения превращается в его объект. Может ли индивид в принципе быть объектом правового властеотношения? Да, может, но только если он является абсолютно бесправным рабом. Лишь в этом качестве индивид действительно выступает объектом властного воздействия. Но поскольку его правовое положение ничем не отличается от правового режима имущества, постольку властеотношения между ним и властвующим в данном случае не возникает. Отсюда, для того чтобы между индивидами образовалось властеотношение, оба они должны быть его субъектами. Последнее же возможно только в том случае, если объектом данной связи является не подвластный индивид, а его поведение. Кроме того, если придерживаться критикуемой модели, то неизбежен абсурдный вывод о том, что властеотношения не могут быть предметом правового регулирования и выступать в форме правовых управленческих отношений. Ведь правоотношение– это индивидуализированная связь между субъектами, обладающими взаимными юридическими правами и обязанностями, а не связь между активным и полноправным властвующим субъектом и бесправным объектом, пассивно подчиняющимся навязываемой ему воле. Объектами правоотношений могут быть материальные и нематериальные блага, поведение субъектов, его результаты и т. д. , но никак не сами индивиды – участники правоотношений. “Объектный” подход к подвластным индивидам не только не вписывается в юридическую модель правоотношения. Он игнорирует и то, что содержание правового управленческого властеотношения представляет из себя не односторонний процесс навязывания воли властвующим подвластному, а взаимодействие субъектов, в котором подвластный может оказывать обратное воздействие на управляющую сторону, требуя, чтобы она действовала в четких границах, очерченных ее компетенцией. Поэтому властное управленческое правоотношение включает в свой состав себя не одного, а двух субъектов– властвующего и подвластного. Его объектом выступает не подвластный индивид, а определенное его поведение. Содержанием является взаимодействие субъекта-носителя властных полномочий и подвластного субъекта, выражающееся в навязывании первым своей воли второму в рамках закрепленных за ними юридических прав и обязанностей. Изложенное в очередной раз иллюстрирует давно известную мысль о том, что прямое заимствование теоретических конструкций из других наук, выполняющих по отношению к правоведению методологическую функцию, невозможно без их согласования с понятийным аппаратом юриспруденции и ничего, кроме путаницы, за собой не влечет. МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ Нередки случаи, когда человек, совершивший все необходимые приготовления для осуществления замысла или покушавшийся на преступление, прерывает его по собственной воле. Поэтому уголовное законодательство исключает ответственность при условии добровольного отказа от доведения преступления до конца. Таким образом, оступившемуся предоставляется ещё один шанс. Прежде всего, в законе (ст. 31 УК РФ) выделяют следующие существенные признаки отказа: 1) прекращение приготовительных действий или действий (бездействия), непосредственно направленных на совершение преступления; 2) добровольность прекращения приготовления к преступлению или покушения на совершение преступление; 3) осознание человеком реальной возможности доведения начатого до конца; 4) окончательность отказа от преступления. Для признания отказа добровольным не имеют значения его мотивы, будь это самые “низменные” или самые благородные побуждения. Добровольный отказ возможен на любой стадии неоконченного преступления, т. е. или при совершении приготовительных действий, или во время самого непосредственного совершения преступления. При этом следует учитывать, что действия виновного содержали бы признаки состава преступления и подлежали бы наказанию, если бы виновный не отказался от совершения преступления. Не может быть речи об отказе, когда имеет место лишь сформирование или обнаружение умысла, а также, если совершённые действия не имеют криминального характера (например, покупка топора). На стадии приготовления отказ возможен всегда и выражается как в активной форме, так и в пассивной форме поведения. Отказ на стадии покушения также возможен, однако здесь вопрос решается дифференцирование. На этапе неоконченного покушения отказ характеризуется теми же чертами, что и при приготовлении. Что же касается оконченного покушения, то отказ невозможен в случаях, когда виновный уже не в состоянии управлять последующим ходом событий (например, человек даёт жертве яд, затем раскаивается в содеянном, но противоядия нет). Это понятие уголовного права приемлемо не только для лиц, участвующих в совершении преступления единолично, но и в группе, при соучастии, которое представляет собой умышленное совместное участие двух и более лиц в совершении умышленного преступления. При простой форме соучастия, где между соучастниками отсутствует распределение ролей, и все они являются соисполнителями, добровольный отказ каждого из них выражается в личном воздержании от участия и совершения оконченного преступления. При сложной форме любой из соучастников должен не просто воздержаться сам от доведения начатого преступления до конца, но и нейтрализовать усилия других лиц, чтобы тем самым нейтрализовать своё воздействие на волю остальных соучастников. Следовательно, для добровольного отказа требуется толькоактивное поведение. При этом отказ определяется той ролью, которую выполняет в начавшемся посягательстве каждый соучастник. Особенности добровольного отказа соучастников заключаются в следующем: а) добровольный отказ от доведения преступления до конца одного из соучастников не освобождает от уголовной ответственности других соучастников; б) по времени добровольный отказ соучастника возможен до окончания преступления исполнителем. Отказ со стороны непосредственно исполнителя может выражаться в форме пассивного поведения, т. е. несовершения дальнейших общественно опасных действий, которые могут вызвать вредные последствия. И должен выражаться в активных действиях по предотвращению вредных последствий лишь в том случае, когда исполнитель совершил оконченное покушение на совершение преступления. Объектом приложения усилий подстрекателя и организатора является сознательная личность исполнителя, поэтому для отказа этих соучастников необходимо, чтобы они до совершения исполнителем преступления предприняли такие действия, которые ликвидировали бы созданные ими ранее условия и сделали невозможным совершение преступления (в том числе своевременно сообщить органам власти). Но если все меры подстрекателя или организатора не возымели должного действия и не предотвратили совершение исполнителем преступления, то они могут быть признаны судом смягчающими обстоятельствами при назначении наказания. С пособником дело обстоит попроще: он должен предпринять все зависящие от него меры (а это, как кажется, понятие растяжимое). Формы добровольного отказа пособника определяются видом его преступной деятельности. Так при физическом пособничестве отказ может выразиться в пассивном поведении. При интеллектуальном пособничестве для добровольного отказа требуется только активное поведение, направленное на нейтрализацию той уверенности, которую пособник утвердил в исполнителе, давая советы, облегчающие успешное совершение преступления. В отличие от добровольного отказа организатора и подстрекателя, пособник освобождается от уголовной ответственности, даже если действия и не привели к положительному результату. Институт добровольного отказа играет важную роль в осуществлении задачи предупреждения, профилактики преступлений. Его существование может поколебать решимость человека довести своё преступное намерение до конца, заставить его одуматься, отказаться от завершения преступления. Применение в практике положений о добровольном отказе даёт возможность раскаявшемуся человеку вернуться к честной, нормальной жизни, не подвергаясь уголовному наказанию. СООТНОШЕНИЕ ОТРИЦАНИЯ И ПРЕЕМСТВЕННОСТИ ГОСУДАРСТВЕННО-ПРАВОВЫХ ИНСТИТУТОВ Сорокин В. В. (г. Барнаул) Социальное отрицание, социальная преемственность и создание новых государственно-правовых институтов выступают в переходный период единовременным и взаимосвязанным процессом. Механизм преемственности государственно-правовых явлений имеет собственную логику проявления и распространения. Отрицание и преемственность в условиях перехода с необходимостью предполагают друг друга, не позволяя абсолютизировать какой-либо из указанных компонентов. Чем ниже уровень преемственности, тем интенсивнее и болезненнее осуществляется переход. Уровень преемственности государственно-правовых явлений, таким образом, обусловливает степень опасности возникновения глубоких социальных конфликтов и эксцессов организованного насилия. Чем выше уровень преемственности, тем более эволюционными и длительными будут переходные процессы в государственно-правовой сфере. Государство и право – суть основы, несущие “генетический код” цивилизации. Их существование с момента возникновения не допускает перерывов в развитии, какие бы социальные потрясения они не переживали. В процессе смены конституционного строя невозможно ликвидировать властеотношения в обществе, отношения собственности, а потому и правовое регулирование как таковое. Следовательно, государственная власть и право являются существенными факторами переноса достижений каждой очередной цивилизации в их будущие модели. Процесс осуществления коренных преобразований должен учитывать как прогрессивные, так и регрессивные традиции предшествующего государственно-правового опыта данной страны. Эти традиции в совокупности обусловливают пределы преемственности и возможности данного общества адаптироваться к новому направлению развития. Социальное отрицание учитывает дифференциацию государственно-правовых институтов по их значению, месту и роли в осуществлении регулирования общественной жизни. Отрицание в сфере структуры и деятельности государственного аппарата, как правило, предшествует отрицанию в других сферах. В духовной и правовой сферах наблюдается самый низкий уровень преемственности. Таким образом, разноуровневость преемственности применительно к различным сферам государственно-правовой деятельности жизни вызывает диспропорции складывающегося конституционного строя. Искусственно сдерживать объективное распространение преемственности в какой-либо сфере недопустимо. Разноуровневость преемственности вызывает разнотемповость преобразований в различных сферах государства и права. Так, демонтаж старых институтов государства требует большего времени, чем строительство новых. Культурные преобразования вообще хронологически выходят за рамки переходного периода, ибо требуют весьма продолжительного времени. Завершенный характер правовой системы достигается лишь после того, как право зафиксирует итоги коренных преобразований переходности. Чтобы не допускать пробелов в механизме государства, необходимо уже на первоначальном этапе перехода перед упразднением старых структур иметь в наличии зачаточные формы новых государственных институтов, сложившихся в недрах старой системы. Залогом тому окажется все та же эволюционная, ненасильственная форма перехода. Само же действие механизма преемственности в переходный период зависит от двух основных условий: во-первых, от способа осуществления коренных преобразований, а, во-вторых, от социально-политической ориентации и последовательности социального развития в рамках избранной ориентации. В обстановке радикального насильственного преобразования общества отрицание государственно-властных учреждений предшествует отрицанию правовых институтов. Эволюционная же форма преобразовательной деятельности предполагает обратное–демонтаж государственных органов должен быть подготовлен созданием соответствующей правовой базы, что позволит смягчить потенциальное социальное напряжение. Эволюционная форма перехода требует широкого использования в качестве метода строительства новых органов государства, изменения полномочий соответствующих старых органов. Наука о праве, по утверждению Гегеля, есть часть философии. Поэтому она должна развить из понятия идею, представляющую разум предмета, Подлинная наука о праве как раз и представлена в философии права. В соответствии с этим, предмет философии права Гегель формирует следующим образом: “Философская наука о праве имеет своим предметом идею права, понятие права и его осуществление”. Философия, по образному выражению Гегеля, образует круг. Право с точки зрения философии–это начальный и конечный пункт его познания. Понятие права есть начальный и вместе с тем конечный пункт философии права. Задача философии права состоит в том, чтобы постигнуть смысл, лежащий в основе права. А это возможно лишь с помощью правильного мышления и философского познания права. В праве человек должен найти свое разумное, должен, следовательно, рассматривать разумность и целесообразность права. И этим занимается наука в отличие от позитивной юриспруденции. Гегелевская трактовка предмета философии права обусловлена его философскими идеями о тождестве мышления и бытия. Отсюда определение задачи философии, и в том числе философии права, – “постичь то, что есть, ибо то, что есть, есть разум”. Такое понимание предмета и задач философии права резко противостояло прежним естественно-правовым концепциям права и закона и антиреалистической критике естественного права, в частности, воззрениям представителей исторической школы права и представителям рационалистического подхода к праву. Сама гегелевская идея права, составляющая предмет его философии права и, по существу, имеющая ввиду принципы и характеристики буржуазного права, тоже выступала как должное в отношении к полуфеодальным общественным и государственно-правовым порядкам Западной Европы. Так что в конкретном историческом плане эта идея права фактически означала не “то, что есть”, а то, что должно быть. Восходящие к Гуго и к Гегелю два подхода к вопросу об определении характера философии права в качестве юридической или философской науки получили свое дальнейшее развитие в философско-правовых исследованиях. Представители почти всех основных течений философской мысли от древности до наших дней выдвигали свою версию философского правопонимания. Как сами философские учения непосредственно, так и соответствующие философские трактовки права оказали и продолжают оказывать заметное влияние на всю юридическую науку и на развиваемые в ее рамках философско-правовые подходы и концепции. Но юридическо-теоретические положения о праве, проблемы его становления, совершенствование и развитие оказывают большое воздействие на философские исследования правовой тематики. Таким взаимовлиянием и взаимодействием философии и юриспруденции в той или иной мере отмечены все философские подходы к праву– независимо от их принадлежности к системе юридических наук или к философии. И хотя со второй половины XIX века философия права по преимуществу стала разрабатываться как юридическая дисциплина и преподаваться, в основном, на юридических факультетах, ее развитие всегда было и остается тесно связанным с философской мыслью. Интерес философии к праву и философия права как особенная философская наука в системе философских наук продиктован прежде всего внутренней потребностью самой философии самоудостовериться в том, что ее всеобщность действительно всеобщая, и что она распространяется и на такую особую сферу, как право. Также и у юриспруденции, в ее движении к философии права, есть внутренняя потребность удостовериться, что ее особенность– это действительная особенность всеобщего, его необходимая составная часть, то есть нечто необходимое, а не произвольное. В этом движении с разных сторон к философии права и философия, и юриспруденция в поисках истины о праве выходят за границы своей базовой сферы и осваивают новую предметную область. В концепциях же философии права, разработанных с позиции юриспруденции, при всех их различиях, преобладают правовые мотивы и правовые ориентиры исследования. Правовая культура –сложное, многогранное явление, поэтому в предлагаемой работе будут высказаны лишь два тезиса, позволяющие, на наш взгляд, приблизиться к пониманию этого феномена. Во-первых, российское общество на любом историческом промежутке было неоднородным, состояло из различных социальных групп, следовательно, правовую культуру можно рассматривать как определенный уровень группового правосознания. Историки центра по изучению отечественной культуры во главе с А. В. Голубевым в качестве перспективных направлений выделяют исследование культуры императорского двора, дворянского имения, крестьянской усадьбы, горожан, студенчества и других социумов. Правовая культура различных социальных групп во многом определялась их правовым статусом. Причем на протяжении длительного периода истории правовой статус отдельных групп российского общества существенно различался. В процессе формирования феодализма в России, как и в других странах, правовой статус складывался на основе обычного права, но в дальнейшем в нашей стране основным источником статусного права становится закон. Недаром сторонники теории государственного закрепощения и раскрепощения сословий находили в подтверждение своих выводов огромный фактический материал. Даже в конце XIX века, после отмены крепостного права, крестьяне оставались единственными лицами, к которым в установленном законом порядке могли применяться телесные наказания. Правовая дискриминация крестьянства сохранялась и в советском государстве. Неравные по сравнению с рабочими избирательные права, длительное отсутствие паспортов дополнялись иными, не установленными в нормативных актах, ограничениями: свободы в выборе занятий, получения среднего и высшего образования и другими. Во-вторых, несмотря на социальную неоднородность общества, российское государство предпринимало активные действия по формированию единой национальной идеи, которые весьма энергично ведутся и в наши дни. Наличие национальной идеи вновь представляется необходимым элементом развития страны. Инициатива в ее разработке принадлежит государству и политической элите, интеллигенция, которой традиционно свойственны духовные искания, занимает, как правило, индифферентную позицию. В официальной пропаганде, которая продолжает подчеркивать свою приверженность буржуазным ценностям, в первую очередь, частной собственности и гражданской свободе, все чаще звучат идеи о самобытности России, о необходимой адаптации западных индивидуалистических ценностей к отечественным условиям, об опоре на собственные силы, практически повторяются основные тезисы евразийской доктрины. Кроме того, в формирующейся сегодня национальной идее прослеживаются сходные мотивы с предлагаемыми русскому обществу национальными идеями Российской империи XIX – начала XX вв. Все они апеллируют к традиционному, а по сути, к архаичному, “крестьянскому” началу, наиболее ярко выраженному в тезисе “народности”. Частные интересы личности, само понятие гражданина не получают словесного выражения. Доминируют идеи государственности, государство рассматривается как ценность и условие обеспечения благополучия граждан. Эксплуатируется идея национальной уникальности русского народа. Появление национальной идеи вряд ли возможно в “разорванном” обществе, где преобладают не общенациональные, а групповые интересы. |
 |
||||||||||||||||||
| ©2011 |
