БОЛЬШАЯ НАУЧНАЯ БИБЛИОТЕКА  
рефераты
Добро пожаловать на сайт Большой Научной Библиотеки! рефераты
рефераты
Меню
Главная
Банковское дело
Биржевое дело
Ветеринария
Военная кафедра
Геология
Государственно-правовые
Деньги и кредит
Естествознание
Исторические личности
Маркетинг реклама и торговля
Международные отношения
Международные экономические
Муниципальное право
Нотариат
Педагогика
Политология
Предпринимательство
Психология
Радиоэлектроника
Реклама
Риторика
Социология
Статистика
Страхование
Строительство
Схемотехника
Таможенная система
Физика
Философия
Финансы
Химия
Хозяйственное право
Цифровые устройства
Экологическое право
Экономико-математическое моделирование
Экономическая география
Экономическая теория
Сельское хозяйство
Социальная работа
Сочинения по литературе и русскому языку
Товароведение
Транспорт
Химия
Экология и охрана природы
Экономика и экономическая теория

Доклад: Иван Грозный

Доклад: Иван Грозный

Время Ивана Грозного

Время Ивана Грозного давно привлекает к себе внима­ние ученых и беллетристов

необычным в русской истории драматизмом положений и яркостью характеров. В

эпохе Грозного много содержания: бурное детство великого кня­зя; период

светлых реформ и счастливых войн на востоке; ссора с советниками и опалы на

них; опричнина, которая была, в сущности, глубоким государственным

переворо­том; сложный общественный кризис, приведший к опус­тению

государственного центра; тяжелая и неудачная борьба за балтийский берег - вот

главнейшие факты, под­лежащие нашему вниманию в царствование Ивана Гроз­ного.

Но нельзя сказать, чтобы мы хорошо знали эти фак­ты. Материалы для истории

Грозного далеко не полны, и люди, не имевшие с ним прямого знакомства, могут

уди­виться, если узнают, что в биографии Грозного есть годы, даже целые ряды

лет без малейших сведений о его личной жизни и делах.

Первые годы. Таково прежде всего время его детства и юности. По восьмому

году он остался круглым сиротой и с младшим братом Юрием попал на попечение

бояр, кото­рые питали их «яко иностранных или яко убожайшую чадь», так что

Грозный, по его словам, пострадал «во оде­янии и во алкании». Внешние лишения

сопровождались моральными обидами. Грозный с негодованием вспоми­нал, как

Шуйские вели себя: «Нам бо во юности детства иг­рающе, а князь И. В. Шуйский

сидит на лавке, локтем опершися, отца нашего о постелю ногу положив, к нам же

не преклоняяся». А в официальной обстановке, при наро­де, те же Шуйские по

«чину» низко преклонялися перед маленьким великим князем и тем учили его

двуличию и притворству. Растащив многое из великокняжеского иму­щества, бояре

явились перед мальчиком-государем граби­телями и «изменниками». Ссорясь и

«приходя ратью» друг на друга, бояре не стеснялись оскорблять самого государя,

вламываясь ночью в его палаты и силой вытаскивая от не­го своих врагов. Шуйских

сменял князь Бельский с друзь­ями, Бельского опять сменяли Шуйские, Шуйских

сменя­ли Глинские, а маленький государь смотрел на эту борьбу боярских семей и

партий до тех пор, пока не научился сам насильничать и опаляться, - и «от тех

мест почали бояре от государя страх имети и послушание». Они льстили его дурным

инстинктам, хвалили жестокость его забав, говоря, что из него выйдет храбрый и

мужественный царь, - и из мальчика вышел испорченный и распущенный юноша,

возбуждавший против себя ропот населения. Однако в конце 1546 и начале 1547 г.

этот юноша выступает перед нами с чертами некоторой начитанности и политической

сознательности. В литературно отделанных речах, обра­щенных к митрополиту и

боярам, он заявляет о желании жениться и принять царский венец: «Хочу аз

поискати прежних своих прородителей чинов - и на царство на ве­ликое

княжение хочу сести». Грозный, принимая зенец (1547), является носителем того

идеала, которым, как мы видели, определяла свою миссию его народность; он ищет

царства, а не только великого княжения, и официально до­стигает его в

утвердительной грамоте цареградского патри­арха (1561). И не только в деле о

царском венце, но и во всех своих выступлениях пред духовенством и боярами

мо­лодой царь обнаруживает начитанность и умственную раз­витость: для своего

времени это образованный человек. Раздумывая над тем, откуда могли прийти к

распущенному морально юноше его знания и высшие умственные интере­сы, мы можем

открыть лишь один источник благотворного влияния на Грозного. Это - круг того

митрополита Мака-рия, который в 1542 г. был переведен на московскую ми­трополию

с новгородской архиепископии. С Макарием в Москву перешли его сотрудники по

литературному делу - собирания «великих миней-четьих» - и в их числе

знаме­нитый священник Сильвестр. Сам Макарий пользовался неизменным почитанием

Грозного и имел на него хорошее влияние; а Сильвестр прямо стал временщиком при

Грозном и «владяше обема властми и святительскими и цар­скими, яко же царь и

святитель». Воздействие этих лиц об­ратило Грозного от забав к чтению, к

вопросам богослов­ского знания и политических теорий. Способный и

впечатлительный от природы, Грозный скоро усвоил себе все то, чем питался ум и

возбуждалось чувство передовых мо­сквичей, и сам стал (по выражению одного из

ближайших потомков — князя И. М. Катырева-Ростовского) «муж чюднаго

рассуждения, в науке книжнаго поучения доволен и многоречив зело». Таким

образом, моральное воспита­ние Грозного не соответствовало умственному

образова­нию: душа Грозного была всегда ниже его ума.

Годы 1550-1564. С совершеннолетием Грозного начи­нается лучший период его

деятельности.Влияние Сильве­стра выразилось, между прочим, в том, что он собрал

око­ло царя особый круг советников, называемый обыкновен­но «избранной радой»

(так именовал его в своем сочине­нии о Грозном кн. Курбский). Это не была ни

«ближняя дума», ни дума вообще, а особая компания бояр, объеди­нившихся в одной

цели овладеть московской политикой и направить ее по-своему. Вспоминая об этой

компании, Грозный раздраженно говорил, что эти бояре «ни единые власти не

оставиша, идеже свои угодники не поставиша». Нет сомнения, что «избранная рада»

пыталась захватить правление в свои руки и укрепить свое влияние на дела ря­дом

постановлений и обычаев, неудобных для московских самодержцев. Состоя,

по-видимому, из потомков удель­ных князей, «княжат», рада вела политику именно

княже­скую и поэтому должна была рано или поздно прийти в острое столкновение с

государем, сознающим свое полно­властие. Столкновения и начались с 1553 г., во

время тяж­кой болезни Грозного, обнаружилось, что рада желала во­царения не

маленького сына Грозного, Димитрия, а двою­родного брата его (Грозного) — князя

Владимира Андрее­вича: «Оттоле бысть вражда велия государю с князем Вла­димиром

Андреевичем (говорит летопись), а в боярях сму­та и мятеж, а царству почала

быти во всем скудость». Пол­ный разрыв царя с радою произошел около 1560 г.,

когда удалены были из Москвы Сильвестр и другой царский лю­бимец А. Адашев. До

тех же пор, в продолжение 12-13 лет, правительственная деятельность Грозного

шла под влия­нием «избранной рады» и отличалась добрыми свойства­ми. В это

время была завоевана Казань (1552), занята Аст­рахань (1556) и были проведены

серьезные реформы.

Завоевание Казани имело громадное значение для на­родной жизни. Казанская

татарская орда связала под своей властью в одно сильное целое сложный

инородческий мир: мордву, черемису, чувашей, вотяков, башкир. Черемисы за

Волгой, на р. Унже и Ветлуге, и мордва за Окой задержива­ли колонизационное

движение Руси на восток; а набеги та­тар и прочих «язык» на русские поселения

страшно вреди­ли им, разоряя хозяйства и уводя в «полон» много русских людей.

Казань была хронической язвой московской жиз­ни, и потому ее взятие стало

народным торжеством, воспе­тым народной песней. После взятия Казани, в

течение все­го 20 лет, она была превращена в большой русский город; в разных

пунктах инородческого Поволжья были поставле­ны укрепленные города как опора

русской власти и рус­ского поселения. Народная масса потянулась, не медля, на

богатые земли Поволжья и в лесные районы среднего Ура­ла. Громадные

пространства ценных земель были замире­ны московской властью и освоены

народным трудом. В этом заключалось значение «Казанского взятия», чутко

угаданное народным умом. Занятие нижней Волги и За­падной Сибири было

естественным последствием уничто­жения того барьера, которым было для русской

колониза­ции Казанское царство.

Одновременно с казанскими походами Грозного шла его внутренняя реформа. Начало

ее связано с торжествен­ным «собором», заседавшим в Москве в 1550—1551 гг. Это

не был земский собор в обычном смысле этого термина. Предание о том, будто бы в

1550 г. Грозный созвал в Моск­ве представительное собрание «всякого чина» из

городов, признается теперь недостоверным. Как показал впервые И. Н. Жданов, в

Москве заседал тогда собор духовенства и боярства по церковным делам и

«земским». На этом собо­ре или с его одобрения в 1550 г. был «исправлен»

Судебник 1497 г., а в 1551 г. был составлен «Стоглав», сборник поста­новлений

канонического характера. Вчитываясь в эти па­мятники и вообще в документы

правительственной дея­тельности тех лет, мы приходим к мысли, что тогда в

Мо­скве был создан целый план перестройки местного управ­ления. «Этот план, —

говорит В. О. Ключевский, — начи­нался срочной ликвидацией тяжб земства с

кормленщика­ми, продолжался пересмотром Судебника с обязательным повсеместным

введением в суд кормленщиков, выборных старост и целовальников и завершался

уставными грамота­ми, отменявшими кормления». Так как примитивная система

кормлений не могла удовлетворять требованиям вре­мени, росту государства и

усложнению общественного по­рядка, то ее решено было заменить иными формами

управления. До отмены кормления в данном месте кормленщи­ков ставили под

контроль общественных выборных, а за­тем и совсем заменяли их органами

самоуправления. Са­моуправление при этом получало два вида: 1) Ведению

вы­борных людей передавались суд и полиция в округе («губе»).

Так бывало обыкновенно в тех местах, где население име­ло разносословный

характер. В губные старосты выбира­лись обыкновенно служилые люди, и им

в помощь дава­лись выборные же целовальники (т. е. присяжные) и дьяк,

составлявшие особое присутствие, «губную избу». Избира­ли вместе все классы

населения. 2) Ведению выборных лю­дей передавались не только суд и

полиция, но и финансовое управление: сбор податей и ведение

общинного хозяйства. Так бывало обыкновенно в уездах и волостях со сплошным

тяглым населением, где издавна для податного самоуправ­ления существовали

земские старосты. Когда этим старос­там передавались функции и губного

института (или, что то же, наместничьи), то получалась наиболее полная фор­ма

самоуправления, обнимавшая все стороны земской жизни. Представители такого

самоуправления назывались разно: излюбленные старосты, излюбленные головы,

земские судьи. Отмена кормлений в принципе была решена около 1555 г., и

всем волостям и городам предоставлено было пе­реходить к новому порядку

самоуправления. «Кормленщи­ки» должны были впредь оставаться без «кормов», и

прави­тельству надобны были средства, чтобы чем-либо заменить кормы. Для

получения таких средств было установлено, что города и волости должны за право

самоуправления вносить в государеву казну особый оброк, получивший на­звание

«кормленаго окупа». Он поступал в особые кассы, «казны», получившие

наименование «четвертей» или «че­тей», а бывшие кормленщики получили право на

ежегод­ные «уроки» или жалованье «из чети» и стали называться «четвертчиками».

В связи с реформой местного управления и одновре­менно с ней шли меры,

направленные к организации слу­жилого класса. Служилые люди делились на

«статьи», или разряды. Из общей их массы в 1550 г. была выделена избранная

тысяча лучших детей боярских и наделена поме­стными землями в окрестностях

Москвы («подмосков­ные»). Так образовался разряд «дворян московских», служивших

по «московскому списку». Остальные служили «с городов» и назывались детьми

боярскими «дворными» и «городовыми» (позднее «дворянами» и «детьми

боярски­ми»). В 1550-х гг. был установлен порядок дворянской службы (устроены

«сотни» под начальством «голов»); была определена норма службы с вотчин и

поместий (с каждых 100 четвертей или полудесятин «доброй» земли «человек на

коне в доспехе»); было регламентировано местничество. Словом, был внесен

известный порядок в жизнь, службу и хозяйство служилого класса, представлявшего

собой до тех пор малодисциплинированную массу.

Если рядом с этими мерами припомним меры, приве­денные в «Стоглаве»,

относительно улучшения церковной администрации, поддержания церковного

благочиния и исправления нравов, — то поймем, что задуманный Гроз­ным и его

«радой» круг реформ был очень широк и по за­мыслу должен был обновить все

стороны московской жиз­ни. Но правительство Грозного не могло вполне успешно

вести преобразовательное дело по той причине, что в нем самом не было

согласия и единодушия. Уже в 1552—1553 гг. Грозный в официальной летописи

жалуется на бояр, что они «Казанское строение поотложиша», так как занялись

внутренней реформой, и что они не хотели служить его сы­ну, а передались на

сторону князя Владимира Андреевича. В 1557—1558 гг. у Грозного вышло

столкновение с боярами из-за Ливонской войны, которой, по-видимому, боярская

рада не желала. А в 1560 г., с кончиной жены Грозного Ана­стасии Романовны, у

Грозного с его советниками произо­шел прямой разрыв. Сильвестр и Адашев были

сосланы, попытки бояр их вернуть повели к репрессиям; однако эти репрессии

еще не доходили до кровавых казней. Гонения получили решительный и жестокий

характер только в свя­зи с отъездами («изменой») бояр. Заметив наклонность

не­довольных к отъездам, Грозный брал с бояр, подозревае­мых в желании

отъехать в Литву, обязательства не отъез­жать за поручительством нескольких

лиц; такими «поруч­ными грамотами» он связал все боярство. Но отъезды

не­довольных все-таки бывали, и в 1564 г. успел бежать в Лит­ву князь Андрей

Михайлович Курбский, бросив вверенные ему на театре войны войска и крепость.

Принадлежа к со­ставу «избранной рады», он пытался объяснить и оправ­дать

свой побег «нестерпимою яростию и горчайшею нена­вистью» Грозного к боярам

его стороны. Грозный ответил Курбскому обличительным письмом, в котором

противополагал обвинениям боярина свои обвинения против бояр. Обе стороны —

монарх, стремившийся «сам править», и князь-боярин, представлявший принцип

боярской оли­гархии, — обменялись мыслями с редкой откровенностью и

резкостью. Бестужев-Рюмин в своей «Русской Истории» первый выяснил, что в

этом вопросе о царской власти и притязаниях бояр-княжат основа была

династическая. По­томки старой русской династии, «княжата», превратив­шись в

служилых бояр своего сородича московского царя, требовали себе участия во

власти; а царь мнил их за про­стых подданных, которых у него «не одно сто», и

потому отрицал все их притязания. В полемике Грозного с Курб­ским вскрывался

истинный характер «избранной рады», которая, очевидно, служила орудием не

бюрократически-боярской, а удельно-княжеской политики, и делала огра­ничения

царской власти не в пользу учреждений (думы), а в пользу известной

общественной среды (княжат).

Опричнина. Такой характер оппозиции привел Грозно­го к решимости

уничтожить радикальными мерами значе­ние княжат, пожалуй, даже и совсем их

погубить. Совокуп­ность этих мер, направленных на родовую аристократию,

называется опричниной. Суть опричнины состояла в том, что Грозный

применил к территории старых удельных кня­жеств, где находились вотчины

служилых князей-бояр, тот порядок, какой обыкновенно применялся Москвой в

заво­еванных землях. И отец, и дед Грозного, следуя москов­ской

правительственной традиции, при покорении Новго­рода, Пскова и иных мест

выводили оттуда наиболее вид­ных и для Москвы опасных людей в свои внутренние

обла­сти, а в завоеванный край посылали поселенцев из корен­ных московских

мест. Это был испытанный прием ассими­ляции, которой московский государственный

организм ус­ваивал себе новые общественные элементы. В особенности ясен и

действителен был этот прием в Великом Новгороде при Иване III и в Казани при

самом Иване IV. Лишаемый местной руководящей среды завоеванный край немедля

получал такую же среду из Москвы и начинал вместе с ней тяготеть к общему

центру — Москве. То, что удавалось с врагом внешним, Грозный задумал испытать с

врагом вну­тренним. Он решил вывести из удельных наследственных вотчин их

владельцев — княжат и поселить их в отдален­ных от их прежней оседлости местах,

там, где не было удельных воспоминаний и удобных для оппозиции усло­вий; на

место же выселенной знати он селил служебную мелкоту на мелкопоместных

участках, образованных из старых больших вотчин. Исполнение этого плана Грозный

обставил такими подробностями, которые возбудили не­доумение современников. Он

начал с того, что в декабре 1564 г. покинул Москву безвестно и только в январе

1565 г. дал о себе весть из Александровской слободы. Он грозил оставить свое

царство из-за боярской измены и остался во власти, по молению москвичей, только

под условием, что ему на изменников «опала своя класти, а иных казнити, и

животы их и статки (имущество) имати, а учинити ему на своем государстве себе

опришнину: двор ему себе и на весь свой обиход учинити особной». Борьба с

«изменою» была целью; опричнина же была средством. Новый двор Гроз­ного состоял

из бояр и дворян, новой «тысячи голов», ко­торую отобрали так же, как в 1550 г.

отобрали тысячу луч­ших дворян для службы по Москве. Первой тысяче дали тогда

подмосковные поместья; второй — Грозный дает по­местья в тех городах, «которые

городы поймал в опришни­ну»; это и были опричники, предназначенные сменить

опальных княжат на их удельных землях. Число опрични­ков росло, потому что

росло количество земель, забирае­мых в опричнину. Грозный на всем пространстве

старой удельной Руси, по его собственному выражению, «переби­рал людишек», иных

«отсылал», а других «принимал». В те­чение 20 последних лет царствования

Грозного опричнина охватила полгосударства и разорила все удельные гнезда,

разорвав связь «княженецких родов» с их удельными тер­риториями и сокрушив

княжеское землевладение. Княжа­та были выброшены на окраины государства,

остававшие­ся в старом порядке управления и носившие названия «земщины», или

«земского». Так как управление оприч-нинскими землями требовало сложной

организации, то в новом «дворе» Грозного мы видим особых бояр (думу), особых

«дворовых», дьяков, приказы, словом, весь прави­тельственный механизм,

параллельный государственному: видим особую казну, в которую поступают податные

пла­тежи с опричнинских земель. Для усиления средств оприч­нины Грозный

«поймал» в опричнину весь московский се­вер. Мало-помалу опричнина разрослась

до громадных размеров и разделила государство на две враждебных одна другой

половины. Ниже будут указаны последствия этой своеобразной «реформы» Грозного,

обратившего на свою землю приемы покорения чужих земель; здесь же заметим, что

прямая цель опричнины была достигнута, и всякая оппозиция сломлена. Достигалось

это не только системой принудительных переселений ненадежных людей, но и

ме­рами террора. Опалы, ссылки и казни заподозренных лиц, насилия опричников

над «изменниками», чрезвычайная распущенность Грозного, жестоко истязавшего

своих под­данных во время оргий, — все это приводило Москву в тре­пет и робкое

смирение перед тираном. Тогда еще никто не понимал, что этот террор больше

всего подрывал силы са­мого правительства и готовил ему жестокие неудачи вне и

кризис внутри государства. До каких причуд и странностей могли доходить

эксцессы Грозного, свидетельствует, с од­ной стороны, новгородский погром, а с

другой, вокняже-ние Симеона Бекбулатовича. В 1570 г. по какому-то подоз­рению

Грозный устроил целый поход на Новгород, по до­роге разорил Тверской уезд, а в

самом Новгороде из 6000 дворов (круглым счетом) запустошил около 5000 и

навсег­да ослабил Новгород. За то он «пожаловал», тогда же взял в опричнину

половину разоренного города и две новгород­ские пятины; а вернувшись в Москву,

опалился на тех, кто внушил ему злобу на новгородцев. В 1575 г. он сделал

«ве­ликим князем всея Руси» крещеного татарского «царя» (т. е. хана) Симеона

Бекбулатовича, а сам стал звать себя «князем московским». Царский титул как бы

исчез совсем, и опричнина стала «двором» московского князя, а «зем­ское» стало

великим княжением всея Руси. Менее чем че­рез год татарский «царь» был сведен с

Москвы на Тверь, а в Москве все стало по-прежнему. Можно не верить вполне тем

россказням о казнях и жестокостях Грозного, которы­ми занимали Европу западные

авантюристы, побывавшие в Москве; но нельзя не признать, что террор, устроенный

Грозным, был вообще ужасен и подготовлял страну к сму­те и междоусобию. Это

понимали и современники Грозно­го; например, Иван Тимофеев в своем «Временнике»

гово­рит, что Грозный, «божиими людьми играя», разделением своей земли сам

«прообразовал розгласие» ее, т. е. смуту.

Ливонская война. Параллельно внутренней ломке и борьбе с 1558 г. шла у

Грозного упорная борьба за балтий­ский берег. Балтийский вопрос был в то

время одной из са­мых сложных международных проблем. За преобладание на

Балтике спорили многие прибалтийские государства, и старание Москвы стать на

морском берегу твердой ногой поднимало против «московитов» и Швецию, и

Польшу, и Германию. Надобно признать, что Грозный выбрал удач­ную минуту для

вмешательства в борьбу. Ливония, на которую он направил свой удар,

представляла в ту пору, по удачному выражению, страну антагонизмов. В ней шла

ве­ковая племенная борьба между немцами и аборигенами края — латышами, ливами

и эстами. Эта борьба принима­ла нередко вид острого социального столкновения

между пришлыми феодальными господами и крепостной тузем­ной массой. С

развитием реформации в Германии религи­озное брожение перешло и в Ливонию,

подготовляя секу­ляризацию орденских владений. Наконец, ко всем прочим

антагонизмам присоединялся и политический: между вла­стями Ордена и

архиепископом рижским была хрониче­ская распря за главенство, а вместе с тем

шла постоянная борьба с ними городов за самостоятельность. Ливония, по

выражению Бестужева-Рюмина, «представляла собой ми­ниатюрное повторение

Империи без объединяющей вла­сти цезаря». Разложение Ливонии не укрылось от

Грозно­го. Москва требовала от Ливонии признания зависимости и грозила

завоеванием. Был поднят вопрос о так называе­мой Юрьевской (Дерптской) дани.

Из местного обязатель­ства г. Дерпта платить за что-то великому князю

«пошли­ну» или дань Москва сделала повод к установлению своего патроната над

Ливонией, а затем и для войны. В два года (1558—1560) Ливония была

разгромлена московскими войсками и распалась. Чтобы не отдаваться ненавистным

московитам, Ливония по частям поддалась другим сосе­дям: Лифляндия была

присоединена к Литве, Эстляндия — к Швеции, о. Эзель — к Дании, а Курляндия

была секуля­ризирована в ленной зависимости от польского короля. Литва и

Швеция потребовали от Грозного, чтобы он очи­стил их новые владения. Грозный

не пожелал, и, таким об­разом , война Ливонская с 1560 г. переходит в войну

Литов-скую и Шведскую.

Эта война затянулась надолго. Вначале Грозный имел большой успех в Литве: в

1563 г. он взял Полоцк, и его вой­ска доходили до самой Вильны, В 1565—1566

гг. Литва го­това была на почетный для Грозного мир и уступала Моск­ве все ее

приобретения. Но земский собор 1566 г. высказал­ся за продолжение войны с

целью дальнейших земельных приобретений: желали всей Ливонии и Полоцкого

повета к г. Полоцку. Война продолжалась вяло. Со смертью пос­леднего Ягеллона

(1572), когда Москва и Литва были в пе­ремирии, возникла даже кандидатура

Грозного на престол Литвы и Польши, объединенных в Речь Посполитую. Но

кандидатура эта не имела удачи: избран был сперва Генрих Валуа, а затем

(1576) — семиградский князь Стефан Бато-рий (по-московски «Обатур»). С

появлением Батория кар­тина войны изменилась. Литва из обороны перешла в

на­ступление. Баторий взял у Грозного Полоцк (1579), затем Великие Луки

(1580) и, внеся войну в пределы Московско­го государства, осадил Псков

(1581). Грозный был побеж­ден не потому только, что Баторий имел воинский

талант и хорошее войско, но и потому еще, что к данному времени у Грозного

иссякли средства ведения войны. Вследствие внутреннего кризиса, поразившего в

то время Московское государство и общество, страна, по современному

выраже­нию, «в пустошь изнурилась и в запустение пришла». О свойствах и

значении этого кризиса будет речь ниже; те­перь же заметим, что тот же

недостаток сил и средств пара­лизовал успех Грозного и против шведов в

Эстляндии. Не­удача Батория под Псковом, который геройски защищал­ся,

дозволила Грозному, при посредстве папского посла иезуита Поссевина (Antonius

Possevinus), начать перегово­ры о мире. В 1582 г. был заключен мир (точнее,

перемирие на 10 лет) с Баторием, которому Грозный уступил все свои завоевания

в Лифляндии и Литве, а в 1583 г. Грозный по­мирился и со Швецией на том, что

уступил ей Эстляндию и сверх того свои земли от Наровы до Ладожского озера по

берегу Финского залива (Иван-город. Ям, Копорье, Оре­шек, Корелу). Таким

образом борьба, тянувшаяся четверть века, окончилась полной неудачей. Причины

неудачи на­ходятся, конечно, в несоответствии сил Москвы с постав­ленной

Грозным целью. Но это несоответствие обнаружи­лось позднее, чем Грозный начал

борьбу: Москва стала клониться к упадку только с 70-х годов XVI в. До тех же

пор ее силы казались громадными не только московским пат­риотам, но и врагам

Москвы. Выступление Грозного в борьбе за Балтийское поморье, появление

русских войск у Рижского и Финского заливов и наемных московских ка­перских

судов на Балтийских водах поразило среднюю Ев­ропу. В Германии «московиты»

представлялись страшным врагом; опасность их нашествия расписывалась не

только в официальных сношениях властей, но и в обширной лету­чей литературе

листков и брошюр. Принимались меры к тому, чтобы не допускать ни московитов к

морю, ни евро­пейцев в Москву и, разобщив Москву с центрами европей­ской

культуры, воспрепятствовать ее политическому уси­лению. В этой агитации

против Москвы и Грозного из­мышлялось много недостоверного о московских

нравах и деспотизме Грозного, и серьезный историк должен всегда иметь в виду

опасность повторить политическую клевету, принять ее за объективный

исторический источник.

К тому, что сказано о политике Грозного и событиях его времени, необходимо

прибавить упоминание о весьма известном факте появления английских кораблей в

устьях С. Двины и о начале торговых сношений с Англией (1553— 1554), а также

о завоевании Сибирского царства отрядом строгановских Казаков с Ермаком во

главе (1582—1584). И то и другое для Грозного было случайностью; но и тем и

другим московское правительство сумело воспользоваться. В 1584 г. на устьях

С. Двины был устроен Архангельск, как морской порт для ярмарочного торга с

англичанами, и ан­гличанам была открыта возможность торговых операций на всем

русском севере, который они очень быстро и от­четливо изучили. В те же годы

началось занятие Западной Сибири уже силами правительства, а не одних

Строгано­вых, а в Сибири были поставлены многие города со «столь­ным»

Тобольском во главе.

Южная граница. В самое мрачное и жестокое время правления Грозного, в

70-х годах XVI столетия, москов­ское правительство поставило себе большую и

сложную за­дачу — устроить заново охрану от татар южной границы го­сударства,

носившей название «берега», потому что долго эта граница совпадала на деле с

берегом средней Оки. В се­редине XVI в. на восток и на запад от этого берега

средней Оки, под прикрытием старинных крепостей на верхней Оке, «верховских» и

рязанских, население чувствовало се­бя более или менее в безопасности; но между

верхней Окой и верхним Доном и на реках Упе, Проне и Осетре русские люди до

последней трети XVI в. были предоставлены соб­ственному мужеству и счастью.

Алексин, Одоев, Тула, За­райск и Михайлов не могли дать приют и опору

поселенцу, который стремился поставить свою соху на тульском и пронском

черноземе. Не могли эти крепости и задержи­вать шайки татар в их быстром и

скрытом движении к бе­регам средней Оки. Надо было защитить надежным обра­зом

население окраины и дороги внутрь страны, в Замо-сковье. Московское

правительство берется за эту задачу. Оно сначала укрепляет места по верховьям

Оки и Дона, за­тем укрепляет линию реки Быстрой Сосны, переходит на линию

верхнего Сейма и, наконец, занимает крепостями течение реки Оскола и верховье

Северного (или Северско-го) Донца. Все это делается в течение всего четырех

десяти-летий, с энергической быстротой и по известному плану, который легко

открывается позднейшему наблюдателю, несмотря на скудость исторического

материала для изуче­ния этого дела.

Порядок обороны южной границы Московского госу­дарства был таков. Для

отражения врага строились крепо­сти и устраивалась урепленная пограничная

черта из валов и засек, а за укреплениями ставились войска. Для наблюде­ния

же за врагом и для предупреждения его нечаянных на­бегов выдвигались в «поле»

за линию укреплений наблю­дательные посты — «сторожи» и разъезды — «станицы».

Вся эта сеть укреплений и наблюдательных пунктов мало-помалу спускалась с

севера на юг, следуя по тем полевым дорогам, которые служили и отрядам татар.

Преграждая эти дороги засеками и валами, затрудняли доступы к бро­дам через

реки и ручьи и замыкали ту или иную дорогу кре­постью, место для которой

выбиралось с большой осмот­рительностью, иногда даже в стороне от татарской

дороги, но так, чтобы крепость командовала над этой дорогой. Ка­ждый шаг на

юг, конечно, опирался на уже существовав­шую цепь укреплений; каждый город,

возникавший на «поле», строился трудами людей, взятых из других «украинских»

и «польских» (полевых) городов, населялся ими же и становился по службе в

тесную связь со всей сетью прочих городов. Связь эта поддерживалась не одними

во­енно-административными распоряжениями, но и всем складом боевой порубежной

жизни. Весь юг Московского государства представлял собой один хорошо

организован­ный военный округ.

В этом военном округе все правительственные дейст­вия и весь склад

общественной жизни определялись воен­ными потребностями и имели одну цель —

народную обо­рону. Необычная планомерность и согласованность меро­приятий в

этом отношении являлась результатом «общего совета» — съезда знатоков южной

окраины, созванных в Москву в 1571 г. и работавших под руководством бояр, кн.

М. И. Воротынского и Н. Р. Юрьева. Этим советом и был выработан план защиты

границ, приноровленный к местным условиям и систематически затем исполненный

на деле. Свойства врага, которого надлежало здесь остере­гаться и с которым

приходилось бороться, были своеобраз­ны: это был степной хищник, подвижной и

дерзкий, но в то же время нестойкий и неуловимый. Он «искрадывал» русскую

украйну, а не воевал ее открытой войной; он поло-нил, грабил и пустошил

страну, но не завоевывал ее; он держал московских людей в постоянном страхе

своего на­бега, но в то же время не пытался отнять навсегда или даже временно

присвоить земли, на которые налетал внезапно, но короткой грозой. Поэтому

столь же своеобразны были и формы украинкой организации, предназначенной на

борьбу с таким врагом. Ряд крепостей стоял на границе; в них жил постоянный

гарнизон и было приготовлено место для окрестного населения, на тот случай,

если ему при на­шествии врага будет необходимо и возможно, по времени,

укрыться за стены крепости. Из крепостей рассылаются разведочные отряды для

наблюдения за появлением татар, а в определенное время года в главнейших

крепостях соби­раются большие массы войск в ожидании крупного набега

крымского «царя». Все мелочи крепостной жизни, все мар­шруты разведочных

партий, вся «береговая» или «польная» служба, как ее называли, — словом, вся

совокупность обо­ронительных мер определена наказами и «росписями». Са мым

мелочным образом заботятся о том, чтобы быть «усто-рожливее», и предписывают

крайнюю осмотрительность. А между тем, несмотря на опасности, на всем

пространст­ве укрепленной границы живет и подвигается вперед, все южнее,

земледельческое и промышленное население; оно не только без разрешения, но и

без ведома власти оседает на новых землицах, в своих «юртах», пашенных

заимках и зверопромышленных угодьях. Стремление московского населения на юг

из центра государства было так энергич­но, что выбрасывало наиболее

предприимчивые элементы даже вовсе за границу крепостей, где защитой

поселенца была уже не засека или городской вал, а природные «кре­пости»:

лесная чаща и течение лесной же речки. Недоступ­ный конному степнику-

грабителю, лес для русского посе­ленца был и убежищем и кормильцем.

Рыболовство в лес­ных озерах и реках, охота и бортничество привлекло

посе­ленцев именно в леса. Один из исследователей заселения нашего «поля»

(Миклашевский), отмечая расположение поселков на украине по рекам и лесам,

справедливо гово­рит, что «русский человек, передвигавшийся из северных

областей государства, не поселялся в безлесных местно­стях; не лес, а степь

останавливала его движение». Таким образом, рядом с правительственной заимкой

«поля» про­исходила и частная. И та и другая, изучив свойства врага и

средства борьбы с ним, шли смело вперед; и та и другая Держались рек и

пользовались лесными пространствами для обороны дорог и жилищ: тем чаще

должны были встре­чаться и влиять друг на друга оба колонизаторских

движе­ния. И действительно, правительство часто настигало по­селенцев на их

«юртах», оно налагало свою руку на частно-заимочные земли, оставляло их в

пользовании владельцев уже на поместном праве и привлекало население вновь

за­нятых мест к официальному участию в обороне границы. Оно в данном случае

опиралось на ранее сложившуюся здесь хозяйственную деятельность и

пользовалось уже су­ществовавшими здесь общественными силами. Но, в свою

очередь, вновь занимаемая правительством позиция ста­новилась базисом

дальнейшего народного движения в «по­ле»: от новых крепостей шли далее новые

заимки. Подоб- ; ным взаимодействием всего лучше можно объяснить тот

изумительно быстрый успех в движении на юг московско­го правительства, с

которым мы ознакомились на предше-ствуюших страницах. Остерегаясь общего

врага, обе силы, и общество и правительство, в то же время как бы напере­рыв

идут ему навстречу и взаимной поддержкой умножа­ют свои силы и энергию.

Знакомясь с делом быстрой и си­стематической заимки «дикого поля», мы

удивляемся то­му, что и это широкое предприятие организовалось и вы­полнялось

в те годы, когда, по привычным представлени­ям, в Москве существовал лишь

террор «умалишенного ти­рана».

Оценка Грозного. Таков краткий обзор фактов деятель­ности Грозного. Эти факты

не всегда нам известны точно; не всегда ясна в них личная роль и личное

значение самого Грозного. Мы не можем определить ни черт его характера, ни

его правительственных способностей с той ясностью и положительностью, какой

требует научное знание. Отсюда - ученая разноголосица в оценке Грозного.

Старые исто­рики здесь были в полной зависимости от разноречивых ис­точников.

Кн. Щербатов сознается в этом, говоря, что Грозный представляется ему «в

столь разных видах», что «часто не единым человеком является». Карамзин

разноре­чие источников относит к двойственности самого Грозного и думает, что

Грозный пережил глубокий внутренний пере­лом и падение. «Характер Иоанна,

героя добродетели в юности, неистового кровопийцы в летах мужества и

старо­сти, есть для ума загадка», — говорит он. Позже было выяс­нено

пристрастие отзывов о Грозном, как шедших с его сто­роны, от официальной

московской письменности, так и враждебных ему, своих и иноземных. Историки

пытались, учтя это одностороннее пристрастие современников, осво­бодиться от

него и дать свое освещение личности Грозною Одни стремились к психологической

характеристике Ива­на. Они рисовали его или с чертами идеализации, как пере

довую непонятую веком личность (Кавелин), или как чело­века малоумного

(Костомаров) и даже помешанного (М. Ковалевский). Более тонкие характеристики

были даны Ю. Самариным, подчеркнувшим несоответствие умственных сил Грозного

с слабостью его воли, и И. Н. Ждановым, который считал Грозного умным и

талантливым, но «неудав­шимся» и потому болезненно раздраженным человеком.

Все такого рода характеристики, даже тогда, когда они ост­роумны, красивы и

вероподобны, все-таки произвольны: личный характер Грозного остается

загадкой. Тверже стоят re отзывы о Грозном, которые имеют в виду определить

его политические способности и понять его государственное значение. После

оценки, данной Грозному Соловьевым, Бестужевым-Рюминым и др., ясно, что мы

имеем дело с крупным дельцом, понимавшим политическую обстановку и способным

на широкую постановку правительственных задач. Одинаково и тогда, когда с

«избранной радой» Гроз­ный вел свои первые войны и реформы, и тогда, когда

позд­нее, без «рады», он совершал свой государственный перево­рот в

опричнине, брал Ливонию и Полоцк и колонизовал «дикое поле», — он выступает

перед нами с широкой про­граммой и значительной энергией. Сам ли он ведет

свое правительство или только умеет выбрать вожаков, — все равно: это

правительство всегда обладает необходимыми политическими качествами, хотя не

всегда имеет успех и удачу. Недаром шведский король Иоанн, в

противополож­ность Грозному, называл его преемника московским сло­вом

«durak», отмечая, что со смертью Грозного в Москве не стало умного и сильного

государя.





17.06.2012
Большое обновление Большой Научной Библиотеки  рефераты
12.06.2012
Конкурс в самом разгаре не пропустите Новости  рефераты
08.06.2012
Мы проводим опрос, а также небольшой конкурс  рефераты
05.06.2012
Сена дизайна и структуры сайта научной библиотеки  рефераты
04.06.2012
Переезд на новый хостинг  рефераты
30.05.2012
Работа над улучшением структуры сайта научной библиотеки  рефераты
27.05.2012
Работа над новым дизайном сайта библиотеки  рефераты

рефераты
©2011