Реферат: П.А Столыпин. Политико-психологический портрет

Реферат: П.А Столыпин. Политико-психологический портрет

Оглавление

I.

Имя Петра Аркадьевича Столыпина всегда вызывало споры. Это имя сразу

втягивает нас в круговорот страст­ных взаимоисключающих оценок. Ни один из

политиче­ских деятелей царизма начала XX в. не может идти с ним в сравнение

по преданной и восторженной памяти его по­читателей и сосредоточенной

ненависти революционеров. «Период столыпинской реакции», виселицы —

«столы­пинские галстуки», с одной стороны, и «борец за благо России»,

человек, «достойный сесть на царский трон» — с другой.

Карьера Столыпина длилась всего лишь пять лет. Это был взлет после

многолетней обычной службы в провин­ции, стремительное превращение из

саратовского губер­натора в министра внутренних дел и председателя Сове­та

министров — в государственную фигуру с огромной властью, грандиозными

планами, российского Бисмар­ка... Вся его деятельность—это органичное

сочетание трагедии и элементов фарса, придворных интриг и высокой политики.

Но причина особого интереса к фигуре Столыпина заключается не только в личной

его судьбе и драматизме сопровождавших ее событий. Деятельность российского

Бисмарка тесно связана с вопросом о том, каково значение столыпинского курса и

почему не состоялся путь реформ. Этот вопрос не получил удовлетворительного

ответа в литературе о Столыпине. Многие исследователи считают, что помешали

осуществиться столыпинским реформам не объективные факторы, а ограниченность и

слепота царизма, верхов и распутинщина и т.п., сами же реформы были столь

значительны, что увенчайся они успехом никакого не только Октября, но и Февраля

не было бы. Даже те авторы, которые признают, что Столыпин не справился прежде

всего с революционным движением, делают акцент на том, что царь не любил

Столыпина, и это было главным препятствием в проведении реформ. Реже

встречается более глубокое объяснение: правительство Столыпина пыталось

добиться социальных изменений административными методами.

Размышления о путях и судьбах России, о критических годах, когда страна

подошла к развилке своей истории, позволяют через личность Столыпина лучше

понять проблему: почему Россия не пошла мирным эволюционным путем

предлагавшихся П.А, Столыпиным реформ, а избрала тернистый путь революции,

потребовавший неисчислимых жертв. Попробуем связать анализ данной проблемы с

оценкой исторической роли Столыпина, его воззрений и человеческих качеств.

II.

Кто же он был – Петр Аркадьевич Столыпин, если принимать во внимание не

мифы и легенды, сложенные о нем, а строгие исторические факты и свидетельства

современников. Род Столыпиных известен с 16 века и связан со многими именами,

составлявшими славу и гордость России. Из рода Столыпиных происходила бабушка

М.Ю. Лермонтова. Прадед - сенатор А.А. Столыпин – друг М.М. Сперанского,

крупнейшего государственного деятеля начала Х1Х в. Отец – Аркадий Дмитриевич –

участник Крымской войны, друг Л.Н. Толстого, навещавший его в Ясной поляне;

жена Петра Аркадьевича – правнучка А.В. Суворова. П.А. Столыпин родился 5

апреля 1862 г. в Дрездене, где его мать гостила у родственников. Детство и

раннюю юность он провел в основном в Литве. Летом семья жила в имении

Колноберже недалеко от Ковно или выезжала в Швейцарию. Когда детям пришла пора

учиться, купили дом в Вильне. Окончив Виленскую гимназию, Петр Аркадьевич в

1881 г. неожиданно для многих поступил на физико-математический факультет

Петербургского университета, где, кроме физики и математики, с увлечением

изучал химию, геологию, ботанику, зоологию, агрономию. Именно эти науки,

по­следние среди названных, и привлекали Столыпина. Однажды на экзамене у Д. И.

Менделеева он попал в сложное положение. Про­фессор стал задавать

дополнительные вопросы, Столыпин отве­чал, но Менделеев не унимался, и экзамен

уже перешел в ученый диспут, когда великий химик спохватился: «Боже мой, что же

это я? Ну, довольно, пять, пять, великолепно».

В отличие от отца П. А. Столыпин был равнодушен к музыке. Но литературу и

живопись он любил, отличаясь, правда, несколь­ко старомодными вкусами. Ему

нравились проза И. С. Тургене­ва, поэзия А. К. Толстого и А. Н. Апухтина. С

последним он был в дружеских отношениях, и на петербургской квартире

Столыпина Апухтин нередко читал свои новые стихи. Столыпин и сам был неплохим

рассказчиком и сочинителем. Его дочери приходили в восторг от сказок о

«девочке с двумя носиками» и о приключе­ниях в «круглом доме», сочиняемых

экспромтом каждый вечер. Сам Столыпин не придавал большого значения своим

литера­турным дарованиям.

Дети часто стараются не походить на родителей. П. А. Сто­лыпин не курил,

редко употреблял спиртное, почти не играл в кар­ты. Он рано женился,

оказавшись чуть ли не единственным же­натым студентом во всем университете.

Ольга Борисовна, жена П. А. Столыпина, прежде была невестой его старшего

брата, уби­того на дуэли. С убийцей своего брата стрелялся и П. А. Столы­пин;

получив ранение в правую руку, которая с тех пор плохо действовала.

Тесть Столыпина Б. А. Нейгардт, почетный опекун Московско­го присутствия

Опекунского совета учреждений императрицы Ма­рии, был отцом многочисленного

семейства. Впоследствии клан Нейгардтов сыграл важную роль в карьере

Столыпина.

В литературе тех лет часто противопоставлялись мятежное поколение,

сформировавшееся в 60-е годы, и законопослушное, практичное поколение 80-х

годов. Столыпин был типичным «вось­мидесятником». Он никогда не имел

недоразумений с полицией, а по окончании университета избрал чиновничью

карьеру, посту­пив на службу в министерство государственных имуществ. В

1888 году его имя впервые попало в «Адрес-календарь». К этому времени он имел

очень скромный чин коллежского секретаря и за­нимал скромную должность

помощника столоначальника.

В министерстве государственных имуществ положение Сто­лыпина было рутинным, и

в 1889 году он перешел в МВД. Его назначили ковенским уездным предводителем

дворянства. В Ковенской губернии, в этническом отношении довольно пестрой,

среди помещиков преобладали поляки, среди крестьян — литов­цы. В ту пору

Литва почти не знала хуторов. Крестьяне жили в деревнях, а их земли были

разбиты на чересполосные участки. Земельных переделов не было.

Семья Столыпиных жила в Ковно или в Колноберже. Владели и другими поместьями

— в Нижегородской, Казанской, Пензенской и Саратовской губерниях. Но дети не

хотели знать никаких других имений, кроме Колноберже. Раз в год в одиночку

Столыпин объезжал свои владения. Как на­стоящий семьянин, он тяготился

разлукой с близкими, а потому не задерживался в таких поездках. Самое дальнее

из своих помес­тий, саратовское, он в конце концов продал.

В Ковенской губернии у Столыпина было еще одно имение, на границе с

Германией. Дороги российские всегда были плохи, а потому самый удобный путь в

это имение пролегал через Прус­сию. Именно в этих «заграничных» путешествиях

Столыпин по­знакомился с хуторами. Возвращаясь домой, он рассказывал не

столько о своем имении, сколько об образцовых немецких ху­торах .

Через 10 лет П.А. Столыпин назначается ковенским губернским предводителем

дворянства, а еще через три года – в 1902 году неожиданно для себя –

гродненским губернатором. Это назначение – результат политики министра

внутренних дел В.К. Плеве, взявшего курс на замещение губернаторских

должностей местными землевладельцами, хорошо знавшими жизнь в губернии и

твердо охранявшими помещичьи интересы.

В Гродно Столы­пин пробыл всего десять месяцев. В это время во всех губерниях

были созданы местные комитеты, призванные позаботиться о нуждах

сельскохозяйственной промышленности, и на заседаниях Гродненского комитета

Столыпин впервые публично изложил свои взгляды. Они в основном сводились к

уничтожению крестьянской чересполосицы и расселению на хутора. При этом

Столыпин под­черкивал: «Ставить в зависимость от доброй воли крестьян мо­мент

ожидаемой реформы, рассчитывать, что при подъеме умст­венного развития

населения, которое настанет неизвестно когда, жгучие вопросы разрешатся сами

собой,— это значит отложить на неопределенное время проведение тех

мероприятий, без которых не мыслима ни культура, ни подъем доходности земли,

ни спокойное владение земельной собственностью». Иными словами, народ темен,

пользы своей не разумеет, а потому следует улуч­шать его быт, не спрашивая

его о том мнения. Это убеждение Столыпин пронес через всю свою

государственную деятельность.

Один из присутствовавших на заседании помещиков, по-сво­ему истолковав это

высказывание, стал говорить, что вовсе не нужно давать образование народу:

получив его, он «будет стре­миться к государственному перевороту, социальной

революции и анархии». Но губернатор не согласился с такой трактовкой:

«Бояться грамоты и просвещения, бояться света нельзя. Образо­вание народа,

правильно и разумно поставленное, никогда не поведет к анархии... Общее

образование в Германии должно слу­жить идеалом для многих культурных стран».

III.

В 1903 году Столыпин был назначен саратовским губернато­ром. Переезжая на

новое место, он отчасти чувст­вовал себя «иностранцем». Вся его прежняя жизнь

— а ему было уже за сорок — была связана с Западным краем и с Петербургом. В

коренной России бывал он едва ли чаще, чем в Германии. Рос­сийскую деревню

он, можно сказать, почти и не знал.

Чтобы освоиться в малознакомой стране, требовалось время, а его оказалось в

обрез. В 1904 году началась война с Японией. Старшая дочь Столыпина однажды

спросила, почему не видно того воодушевления, как в 1812 году. «Как может

мужик идти радостно в бой, защищая какую-то арендованную землю в неве­домых

ему краях?— сказал отец.— Грустна и тяжела война, не скрашенная жертвенным

порывом». Этот разговор состоялся не­задолго до отправки из Саратова на

Дальний Восток отряда Кра­сного Креста. На обеде в честь этого события

губернатор произнес речь. Он говорил, в частности, о том, что «каждый сын

России обязан, по зову своего царя, встать на защиту родины от всякого

посягательства на величие и честь ее». Речь имела шумный успех, барышни и

дамы прослезились. «Мне самому кажется, что cказал я неплохо,— говорил потом

Столыпин.— Не понимаю, как это вышло: я ведь всегда считал себя косноязычным

и не решался произносить больших речей». Так Столыпин открыл у себя

ора­торский талант.

Вслед за войной пришла революция. Забастовки, митинги и де­монстрации

начались в Саратове и других городах губернии. Сто­лыпин попытался сплотить

всех противников революции, от чер­носотенного епископа Гермогена до

умеренных земцев типа А. А. Уварова и Д. А. Олсуфьева (своего родственника).

Было собрано около 60 тысяч рублей, губернский город разбили на три части, в

каждой из которых открыли «народные клубы», став­шие центрами черносотенной

пропаганды и опорными пунктами для создания черносотенных дружин. Всякий раз,

когда в городе начинались демонстрации, правые устраивали контрдемонстра­ции.

Руками черносотенцев, стараясь не прибегать к помощи войск, Столыпин боролся

с рево­люционным движением в Саратове.

Но отношения с черносотенцами у Столыпина не всегда лади­лись. Черносотенная

агитация «Братского листка», издававшегося под покровительством епископа,

перешла все допустимые преде­лы даже с точки зрения губернатора, и он

задержал распростра­нение нескольких номеров газеты . В момент наивысшего

подъ­ема революции помощи черносотенцев оказалось недостаточно, и пришлось

использовать войска. 16 декабря 1905 года они разогнали митинг; было убито

восемь человек. 18 декабря полиция арестовала членов Саратовского Совета

рабочих де­путатов.

Такой же тактики Столыпин придерживался и в других горо­дах своей губернии.

На всю Россию стал известен инцидент в Ба­лашове. В местной гостинице

собрались забастовавшие земские медики. Толпа черносотенцев окружила

гостиницу и стала выла­мывать ворота. Неизвестно, что произошло бы далее,

если бы не присутствие в городе губернатора. По его распоряжению казаки

образовали живой коридор, по которому стали выходить осаж­денные. Но

черносотенцы перебрасывали камни через казаков, а те вдруг обрушили нагайки

на земских служащих.

Летом 1905 года Саратовская губерния стала одним из глав­ных очагов

крестьянского движения. В сопровождении казаков Столыпин разъезжал по

мятежным деревням. Против крестьян он не стеснялся использовать войска.

Производились повальные обыски и аресты. Чтобы выявить излишки ржи,

предположи­тельно захваченные у помещиков, Столыпин составил специаль­ную

таблицу, которая показывала соотношение между посевной площадью и величиной

урожая. Так использовались универси­тетские познания в области математики.

Выступая на сельских сходах, губернатор употреблял много бранных слов, грозил

Сибирью, каторгой и казаками, сурово пре­секал возражения. Возможно, не

всегда такие выступления были безопасны для самого Столыпина. В этой связи

биографы и ме­муаристы приводят немало рассказов о его личном мужестве.

Передаваясь из уст в уста, некоторые из этих рассказов превра­тились в

легенды. Один из почитателей Столыпина — В. В. Шуль­гин, например, пишет, как

однажды губернатор оказался без ох­раны перед лицом взволнованного схода, и

«один дюжий парень пошел на него с дубиной». Не растерявшись, Столыпин бросил

ему шинель: «Подержи!» —буян опешил, послушно подхватил шинель и выронил

дубину».

«В настоящее время,—докладывал царю 6 августа 1905 года товарищ министра

внутренних дел Д. Ф. Трепов,— в Саратовской губернии благодаря энергии,

полной распорядительности и весь­ма умелым действиям губернатора, камергера

двора Вашего Императорского Величества Столыпина порядок восстановлен». В

августе 1905 года, в разгар полевых работ, спад крестьянского движения

наблюдался по всей России.

Отчасти, возможно, потому, что в критический пери­од революции карательными

экспедициями руководили генерал-адъютанты, а Столыпин оказался как бы в

стороне, он прослыл либеральным губернатором. Крестьянское же движение

продол­жалось, то затухая, то разгораясь.

В докладах царю Столыпин утверждал, что главной причиной аграрных беспорядков

является стремление крестьян получить землю в собственность. Если крестьяне

станут мелкими собствен­никами, они перестанут бунтовать. Кроме того,

ставился вопрос о желательности передачи крестьянам государственных земель .

Как видно, Столыпин отчасти признавал крестьянское малозе­мелье.

Вряд ли, однако, эти доклады сыграли важную роль в выдви­жении Столыпина на

пост министра внутренних дел. Сравнитель­но молодой и малоопытный губернатор,

малоизвестный в столице, неожиданно взлетел на ключевой пост в российской

администра­ции. Какие пружины при этом действовали, до сих пор не вполне

ясно. Впервые его кандидатура обсуждалась еще в октябре 1905 года на

совещании С. Ю. Витте с «общественными деятеля­ми». Обер-прокурор Синода

князь А. Д. Оболенский, родственник Столыпина, предложил его на пост министра

внутренних дел, ста­раясь вывести переговоры из тупика. Но Витте не хотел

видеть на этом посту никого другого, кроме П. И. Дурново, общественные же

деятели мало что знали о Столыпине.

Вторично вопрос о Столыпине встал в апреле 1906 года, когда уходило в

отставку правительство Витте. Американская исследо­вательница М. Конрой

высказывает предположение, что своим назначением Столыпин во многом был

обязан своему шурину Д. Б. Нейгардту, недавно удаленному с поста одесского

градона­чальника (в связи с еврейским погромом), но сохранившему влия­ние при

дворе. Предположение вполне резонное, хотя и думает­ся, что больше всего

Столыпин был обязан Д. Ф. Трепову, кото­рый был переведен с поста товарища

министра внутренних дел на скромную должность дворцового коменданта и

неожиданно приобрел огромное влияние на царя. С этого времени Трепов стал

разыгрывать глубокомысленные и многоходовые комбинации, словно играл в

шахматы с общественным мнением. Замена, не­посредственно перед созывом Думы,

либерального премьера Витте на реакционного Горемыкина была вызовом

общественному мне­нию. И чтобы вместе с тем его озадачить, было решено

заменить прямолинейного карателя Дурново на более либерального мини­стра.

Выбор пал на Столыпина.

«Достигнув власти без труда и борьбы, силою одной лишь удачи и родственных

связей, Столыпин всю свою недолгую, но блестящую карьеру чувствовал над собой

попечительную руку Провидения»,— вспоминал товарищ министра внутренних дел С.

Е. Крыжановский. И действительно, Столыпину сразу повезло на его новом посту.

Разгорелся конфликт между правительством и Думой, и в этом конфликте Столыпин

сумел выгодно отличить­ся на фоне других министров.

Министры не любили ходить в Думу. Они привыкли к чинным заседаниям в

Государственном совете и Сенате, где сияли золотом мундиры и ордена, где

можно было расслышать даже полет мухи. В Думе все было иначе: здесь

хаотически смешивались сюртуки, пиджаки, рабочие косоворотки, крестьянские

рубахи, священни­ческие рясы, в зале было шумно, с мест раздавались выкрики,

а когда на трибуне появлялись члены правительства, начинался невообразимый

гвалт—это теперь называлось новомодным сло­ном «обструкция». С точки зрения

министров. Дума представля­ла из себя безобразное зрелище. «Если первые дни

кадеты, имев­шие в Думе значительное число голосов... и сумели придать

со­браниям некоторое благообразие, а торжественный Муромцев даже и

напыщенность,— писал Крыжановский,— то этот тон быстро поблек после первых же

успехов Аладьина, Онипки и их то­варищей, явно показавших, что элементы

правового строя тонут в Думе в революционных и анархических». Из всех

министров не терялся в Думе только Столыпин, за два года в Саратовской

губернии познавший, что такое стихия вышедшего из повино­вения многотысячного

крестьянского схода. Выступая в Думе, Столыпин говорил твердо и корректно,

хладнокровно отвечая на выпады («Не запугаете», «Вам нужны великие

потрясения, нам же нужна великая Россия» и т. п.). Это не очень нравилось

Думе, зато нравилось царю, которого раздражала беспомощность его министров.

При посредничестве Крыжановского Столыпин вскоре завязал негласные контакты с

председателем Думы кадетом С. А. Муром­цевым. Состоялась встреча Столыпина с

лидером кадетов П. Н. Милюковым. В либеральных кругах создалось впечатление,

что Столыпин благосклонно относится к тому варианту, который предусматривал

создание думского министерства с сохранением за Столыпиным его портфеля.

Очень трудно провести ту черту, до которой эти переговоры велись с

исследовательской целью, а после стали прикрытием подготовки к роспуску Думы.

В конце концов Столыпин обнаружил несколько неуклюжее коварство. Однажды в

пятницу вечером (дело было уже в июле) он позвонил Муромцеву и сказал, что в

понедельник он выступит в Думе. А в во­скресенье Дума была распущена.

В это же время еще более интенсивные переговоры велись с правым дворянством.

В мае 1906 года собрался первый съезд уполномоченных дворянских обществ. Он

был созван при ближайшем содействии правительства, представители которого (В.

И. Гурко, А. И. Лыкошин) участвовали в заседаниях. С докладом «Основ­ные

положения по аграрному вопросу» выступил чиновник МВД Д. И. Пестржецкий. В

докладе резко критиковались популярные в Думе предложения о принудительном

отчуждении частновла­дельческих земель. Отдельные случаи крестьянского

малоземелья, говорилось в докладе, могут быть ликвидированы путем покупки

земли через Крестьянский банк или переселения на окраины. Не­обходимо принять

меры, подчеркивалось далее, к улучшению кре­стьянского землепользования,

включая переход от общинной к личной собственности, расселение крупных

деревень, создание хуторов. «Следует отрешиться от мысли,— говорилось в

докла­де,— что когда наступит время к переходу к иной, более культур­ной

системе хозяйства, то крестьяне перейдут к ней по собственной инициативе. Во

всем мире переход крестьян к улучшенным системам хозяйства происходил при

сильном давлении сверху». Подобные мысли Столыпин, высказывал еще в Гродно.

Настроение прибывших на съезд дворян не было единодуш­ным. Некоторые из них были

настолько напуганы революцией, что считали необходимым сделать кое-какие

уступки в земельном во­просе. Но таких было немного. Большинство было

категорически против того, чтобы «делать подарки и приносить жертвы»29

. Не­мало резких слов было сказано о крестьянской общине. «Уничто­жение общины

было бы благодетельным шагом для крестьянст­ва»,— говорил К. Н. Гримм. Нападки

на общину в какой-то мере были лишь тактическим приемом правого дворянства:

отрицая крестьянское малоземелье, помещики стремились все беды сва­лить на

общину. Вместе с тем в период революции община сильно досадила помещикам:

крестьяне шли громить помещичьи усадьбы «всем миром», имея в общине готовую

организацию для борьбы. Даже в мирное время помещик чувствовал себя увереннее,

когда имел дело с отдельными крестьянами, а не со всем обществом.

Вопрос о хуторах и отрубах не вызвал больших прений. Сами по себе хутора и

отруба мало интересовали дворянских предста­вителей. Главные их заботы

сводились к тому, чтобы «закрыть» вопрос о крестьянском малоземелье и

избавиться от общины. Правительство предложило раздробить ее при помощи

хуторов и отрубов, и дворянство охотно согласилось.

На съезде был избран постоянно действующий «Совет объ­единенного дворянства».

Во время частных переговоров со Сто­лыпиным этот совет обещал поддержку

правительства на следую­щих условиях: 1) роспуск Думы; 2) введение

«скорорешительных судов»; 3) прекращение переговоров с буржуазно-

либераль­ными деятелями о вхождении их в правительство; 4) изменение

избирательного закона. I Дума была распущена в июле 1906 го­да. Соглашение

правительства с представителями поместного дво­рянства постепенно

исполнялось, и налицо была определенная консолидация контрреволюционных сил,

чему немало содейство­вал министр внутренних дел.

Это было замечено в верхах, где Трепов продолжал свои ком­бинации. Роспуск Думы

был новым вызовом общественному мне­нию. Чтобы еще раз сбить его с толку,

потребовалась замена край­не непопулярного Горемыкина на какую-нибудь не столь

одиозную фигуру. Председателем Совета министров стал Столыпин,

сохра­нивший за собой пост министра внутренних дел. Вполне возможно,

что дальнейшие замыслы дворцового коменданта предусматривали размен фигуры

Столыпина. Но Д. Ф. Трепов вскоре умер.

12 августа 1906 года к министерской даче на Аптекарском острове подкатило

ландо с двумя жандармскими офицерами. Опытный швейцар сразу заметил

несоответствие в форме. Вызвали подозрение и портфели, которые бережно

держали незнакомцы. Однако швейцару не удалось их остановить. Вбежав в

переднюю, они натолкнулись на генерала, ведавшего охраной. Тогда они швырнули

портфели, и взрывом мгновенно разметало дачу.

В приемной министра в это время собралось много посетите­лей, поэтому число

жертв оказалось очень большим. Убито было 27 человек, в том числе два

террориста, принадлежавшие к одной из максималистских групп. Среди раненых

оказались трехлетний сын Столыпина и 14-летняя дочь. Сын вскоре поправился, у

дочери же были раздроблены ноги, и она года два не могла ходить.

Един­ственной комнатой, которая не пострадала, был кабинет Столы­пина, где он

в момент взрыва и находился.

Покушение еще более укрепило престиж Столыпина в правя­щих кругах. По

предложению царя премьер с семьей переехал в Зимний дворец, охранявшийся

более надежно. Сам Столыпин очень изменился. Когда ему говорили, что раньше

он вроде бы рассуждал иначе, он отвечал: «Да, это было до бомбы Аптекар­ского

острова, а теперь я стал другим человеком».

19 августа 1906 года, в чрезвычайном порядке, по 87-й статье Основных

законов, был принят указ о военно-полевых судах. Рас­смотрению этих судов,

говорилось в законе, подлежат такие дела, когда совершение «преступного

деяния» является «настолько очевидным, что нет надобности в его

расследовании». Судопро­изводство должно было завершиться в пределах 48

часов, а при­говор по распоряжению командующего округом исполнялся в 24 часа.

А. С. Изгоев, один из первых биог­рафов Столыпина, писал, что в его времена

«ценность человече­ской жизни, никогда в России высоко не стоявшая, упала еще

значительно ниже».

Официальных сведений о числе жертв военно-полевых судов нет. По подсчетам

исследователей, за восемь месяцев (с августа 1906 года по апрель 1907 года)

они вынесли смертные приговоры 1102 человекам . Согласно закону, указы,

принятые по 87-й ста­тье, должны были вноситься в Думу не позднее двух

месяцев после ее созыва. II Дума собралась 20 февраля 1907 года.

Правительство понимало, что она отклонит указ о военно-полевых судах едва ни

не в тот же день, когда он будет внесен. Поэтому указ не был внесен и

автоматически потерял силу 20 апреля 1907 года. Казни, однако, не

прекратились, поскольку продолжали действовать военно-окружные суды.

Большинство мемуаристов и историков не считают Столыпина «генератором идей». Но

мы помним, что он имел достаточно твердые взгляды относительно общины,

хуторов-отрубов и способов их насаждения. Это составило стержень его аграрной

программы. Кроме того, Столыпин был сторонником серьезных мер по

распро­странению начального образования. Оказавшись на посту председателя

Совета министров, он затребовал из всех ведомств те первоочередные проекты,

которые, действительно, давно были уже разработаны, но лежали без движения

вследствие бюрократиче­ской привычки откладывать любое крупное дело. В итоге

преобразований. Реформистская деятельность правительства, заглохшая

после отставки Витте, вновь оживилась. В отличие от Дурново и Горемыкина,

Столыпин стремился не толь­ко подавить революцию при помощи репрессий, но и

снять ее с повестки дня путем реформ, имевших целью в угодном для

прави­тельства и правящих кругов духе разрешить основные вопросы, поставленные

революцией.

Чтобы перехватить инициативу у Думы, правительство начало реализацию своей

программы, не дожидаясь ее созыва. 27 августа 1906 года по 87-й статье был

принят указ о передаче Крестьян­скому банку для продажи крестьянам

части казенных земель.

5 октября последовал указ об отмене некоторых ограничений в правах крестьян.

Этим указом были окончательно отменены подушная подать и круговая порука,

сняты некоторые ограничения свободы передвижения крестьян, избрания ими места

жительства, отменен закон против семейных разделов, сделана попытка

умень­шить произвол земских начальников и уездных властей, расшире­ны нрава

крестьян на земских выборах.

Указ 17 октября 1906 года конкретизировал принятый по ини­циативе Витте указ

17 апреля 1905 года о веротерпимости. В новом указе были определены права и

обязанности старообрядческих и сектантских общин. Представители официальной

церкви так и не простили Столыпину того, что старообрядцы получили

опре­деленный устав, а положение о православном приходе застряло в

канцеляриях.

9 ноября 1906 года был издан указ, имевший скромное назва­ние «О дополнении

некоторых постановлений действующего за­кона, касающихся крестьянского

землевладения и землепользования», согласно которому каждый домохозяин получил

право «укрепить» свой чересполосный надел в личную собственность. В дальнейшем,

дополненный и переработанный в III Ду­ме, он стал действовать как закон 14 июня

1910 года. 29 мая 1911 года был принят закон «0 зем­леустройстве». Эти три акта

составила юридическую основу серии мероприятий, известных под названием

«столыпинская аграрная реформа».

Мы помним устойчивую, даже наследственную неп­риязнь Столыпина к крестьянской

общине. Помним и тот наказ, который был дан ему дворянским съездом:

«Уничтожьте общину!» И Столыпин, всецело сочувст­вуя этому призыву,

разрушение общины сделал пер­воочередной задачей своей реформы.

Предполагалось, что первый ее этап, чересполосное укрепление наде­лов

отдельными домохозяевами, нарушит единство крестьянского мира. Крестьяне,

имеющие земельные излишки против нормы, должны были поспешить с ук­реплением

своих наделов и образовать группу, на ко­торую правительство рассчитывало

опереться. Столы­пин говорил, что таким способом он хочет «вбить клин» в

общину. После этого предполагалось приступить ко второму этапу – разбивке

всего деревенского надела на отруба или хутора. Последние считались

идеаль­ной формой землевладения, ибо крестьянам, рас­средоточенным по

хуторам, очень трудно было бы поднимать мятежи. «Совместная жизнь крестьян в

де­ревнях облегчала работу революционеров»,— писала М. П. Бок, явно со слов

своего отца. Этот полицейский подтекст реформы явно просматривается.

Что же должно было появиться на месте разру­шенной общины? Узкий слой

сельских капиталистов или широкие массы процветающих фермеров? Ни то ни

другое, кажется, не предполагалось. Первой из альтернатив не хотело само

правительство. Сосредо­точение земли в руках кулаков должно было разорить

массу крестьян. Не имей средств пропитания в деревне, они неизбежно хлынули

бы в город. Промышленность, до 1912 года находившаяся в депрессии, не

смог­ла бы справиться с наплывом рабочей силы в таких масштабах. Массы

бездомных и безработных людей грозили новыми социальными потрясениями.

Поэтому правительство поспешило сделать дополнение к свое­му указу, воспретив

в пределах одного уезда сосредо­точивать в одних руках более шести высших

душевых наделов, определенных по реформе 1861 года. По раз­ным губерниям этот

предел колебался примерно от 12 до 18 десятин. Установленный для «крепких

хо­зяев» потолок, как видим, был весьма низким.

Что же касается превращения нищего российского крестьянства в «процветающее

фермерство», то такая возможность исключалась вследствие сохранения

по­мещичьих латифундий. Переселение в Сибирь и про­дажа земель через

Крестьянский банк не решали проб­лему крестьянского малоземелья.

В реальной жизни из общины выходила в основ­ном беднота, а также городские

жители, вспомнив­шие, что в давно покинутой деревне у них есть надел, и

спешившие провести выгодную финансовую опера­цию. Огромное количество земель

чересполосного ук­репления шло в продажу. В 1914 году, например, бы­ло

продано 60 процентов площади укрепленных в этом году земель. Покупателем

земли иногда оказыва­лось крестьянское общество, и тогда она возвраща­лась в

мирской котел. Чаще покупали землю зажи­точные крестьяне, которые, кстати

говоря, сами не всегда спешили с выходом из общины. Покупали зем­лю и другие

крестьяне-общинники. В руках одного и того же хозяина оказывались земли

укрепленные и общественные. Не выходя из общины, он в то же вре­мя имел и

укрепленные участки. Свидетель и участник всей этой перетряски еще мог

помнить, где какие у не­го полосы. Однако уже во втором поколении должна была

начаться такая путаница, в которой не в силах был бы разобраться ни один суд.

Нечто подобное, впрочем, однажды уже имело место. Досрочно выкуп­ленные

наделы (по реформе 1861 г.) одно время силь­но нарушали единообразие

землепользования в общи­не. Но с течением времени во многих местах они

посте­пенно подравнивались. Поскольку столыпинская ре­форма не разрешила

аграрного вопроса и земельное утеснение должно было возрастать, неизбежна

была новая волна переделов, которая должна была смести очень многое из

наследия Столыпина. И действитель­но, земельные переделы, в разгар реформы

почти при­остановившиеся, с 1912 года снова пошли по восходя­щей.

Следует отрешиться от того наивного представле­ния, будто на хутора и отруба

выходили «крепкие му­жики», желавшие завести отдельное от общины хозяйство.

Землеустроительные комиссии предпочитали не возиться с отдельными

домохозяевами, а разбивать их на хутора или отруба все селение. Чтобы

добиться от крестьянского общества согласия на такую разбивку, власти,

случалось, прибегали к самым бесцеремонным мерам давления. Действительно

крепкий хозяин мог долго ожидать, пока в соседней деревне выгонят на отруба

всех бедняков.

Крестьянин сопротивлялся переходу на хутора и отруба не по темноте своей и

невежеству, как считали власти, а исходя из здравых жизненных соображений.

Крестьянское земледелие очень зависело от капризов погоды. Имея полосы в

разных частях общественного надела, крестьянин обеспечивал себе ежегодный

сред­ний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый—на

взгорках. Получив надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти

сти­хии. Он разорялся в первый же засушливый год, если его отруб был на

высоком месте. Следующий год был дождливым, и очередь разоряться приходила

соседу, оказавшемуся в низине. Только достаточно большой отруб, расположенный

в разных рельефах, мог гарантировать ежегодный средний урожай.

Вообще во всей этой затее с хуторами и отрубами было много надуманного,

доктринерского. Сами по се­бе хутора и отруба не обеспечивали подъем

крестьян­ской агрикультуры, и преимущества их перед череспо­лосной системой,

по существу, не доказаны.

Вопрос о прогрессивности аграрной реформы неоднозначно трактуется историками.

Такие ее моменты, как переселение, ликвидация некоторых ограничений в

передвижении крестьян и избрании ими места жи­тельства и рода занятий,

размежевание запутанного землевладения соседних деревень и т. п., имели,

бес­спорно, положительное значение. Польза же таких мероприятий, как

чересполосное укрепление, форси­рованное насаждение хуторов и отрубов, по

меньшей мере, не очевидна. А в целом столыпинская аграрная реформа в

литературе закономерно связывается с «прусским» (помещичьим, консервативным)

путем аграрно-капиталистического развития.

Кроме указанных выше реформ правительство Столяпина намеревалось провести еще

ряд преобра­зований, может быть более полезных, чем аграрная реформа. Это

касается прежде всего серии мероприя­тий по перестройке местного

самоуправления. Действовавшая в России система местного управлении

основывалась на сословных началах. Сельское и во­лостное управление было

сословно-крестьянским, а уездная администрация находилась в руках местной

дворянской корпорации. Получалось, что одно сословие накладывалось на другое,

одно сословие руково­дило другим. Правительство намеревалось ввести

бес­сословную систему управления, которая основыва­лась бы на взаимодействии

помещиков, имущего крестьянства и правительственных чиновников. Нес­мотря на

всю классовую ограниченность такой рефор­мы, она имела прогрессивное

значение. В области рабочего законодательства намечалось провести меры но

страхованию рабочих от несчастных случаев, по инва­лидности и старости.

Большое значение имел проект введения всеобщего начального образования.

Некоторые из этих законопроектов были внесены во II Думу. По составу эта Дума

была левее первой, но действовала осторожней. Тем не менее между Ду­мой и

правительством возникли острые противоречии по аграрному вопросу.

Правительство настаивало на неприкосновенности помещичьих земель и на

утверж­дении указа 9 ноябри 1906 года. Дума не хотела от­казаться от

требования частичного отчуждения помещичьей земли и не выражала желания

одобрить этот указ. Глядя на Думу, крестьяне бойкотировали аграр­ную реформу.

Ходил слух, будто тем, кто выйдет из общины, не будет прирезки земли от

помещиков. В 1907 году реформа шла очень плохо.

3 июня 1907 года был издан манифест о роспуске Думы и об изменении Положе­ния о

выборах. Это событие вошло в историю под наз­ванием третьеиюньского

государственного переворота.

III Дума, избранная по новому закону и собрав­шаяся 1 ноября 1907 года,

разительно отличалась от двух предыдущих. Трудовики, прежде задававшие тон,

теперь были представлены крошечной фракцией в 14 человек. Сильно сократилось

число кадетов. За­то октябристы, поддержавшие военно-полевые суды и

третьеиюньский переворот, составили самую значите­льную фракцию. Они

блокировались с фракциями умеренно-правых и националистов. Эти две фракции

впо­следствии объединились. Блок октябристов и нацио­налистов действовал до

конца полномочий III Думы. Существо политики Столыпина в этот период

состав­ляли лавирование между интересами помещиков и самодержавия, с одной

стороны, и задачами буржу­азного развития страны (разумеется, как их понимал

Столыпин) —с другой. Уже в те времена эта политика была названа

бонапартистской.

До третьеиюньского переворота Столыпин выражал свою политику и формуле «

Сначала успокоение, а затем реформы». После 3 нюня 1907 года в

револю­ционном движении наступило затишье. И Столыпин изменил свою формулу. В

одном из интервью в 1909 году он заявил: «Дайте государству 20 лет покоя

внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». Это не означало,

что Столыпин отложил свои преобразования на 20 лет. Это говорило о том, что

Столыпин понял, каких неимоверных усилий они тре­буют в условиях наступившего

«покоя». Ирония ис­тории выразилась в том, что в условиях «смуты»

ре­форматорская деятельность Столыпина (как бы к ней ни относиться) была

гораздо продуктивнее, чем за­тем, во времена «покоя».

Окончание революции отнюдь не укрепило поло­жение премьера — скорее наоборот.

Правящие верхи увидели, что непосредственная опасность миновала, и ценность

Столыпина в их глазах заметно понизилась. Николай II начал им тяготиться. Ему

казалось, что Столыпин узурпирует его власть. В 1909 году в их отношениях

произошел перелом. Правые в Государ­ственном совете извлекли из кучи

законодательной вермишели проект штатов Морского генерального штаба и подняли

скандал, доказывая, что Дума и Сто­лыпин вторгаются в военную область,

которая состав­ляет исключительную компетенцию царя. Это звучало тем более

убедительно, что одновременно протекал Боснийский кризис, в разрешении

которого Столы­пин принимал активное участие, стараясь не допус­тить войны.

Между тем внешняя политика тоже вхо­дила в исключительную компетенцию царя.

Столыпин был, видимо, не рад, что связался с морскими штата­ми, но отступать

было поздно, и правительство доби­лось прохождения их через Государственный

совет, Однако царь отказался подписать законопроект.

В те годы впервые появился при дворе «старец» Г. Е. Распутин. Докладывая царю

о его похождениях, Столыпин давал понять, что и обществе начинаются толки и

пересуды, а потому с Распутиным лучше расстаться. Николай однажды на это

ответил: «Я с вами согласен, Петр Аркадьевич, но пусть будет лучше де­сять

Распутиных, чем одна истерика императрицы».Во время кризиса в связи со

штатами Морского генерального штаба им­ператрица настаивала на отставке

Столыпина.

Положение Столыпина совсем пошатнулось, когда от него стало отходить

поместное дворянство. Камнем преткновения в отношениях с дворянством явились

проекты местных реформ, ущемлявшие вековые дво­рянские привилегии. Критика

этих проектов, первое время осторожная, началась в 1907 году. Затем дво­ряне

осмелели и начали нарочито заострять свои высказывания, стараясь произвести

впечатление на царя и его окружение. Дворянские представители посещали

великосветские салоны, бывали при дворе, а некоторые к тому же являлись

членами Государствен­ного сонета.

Решительное столкновение между Столыпиным и Государственным советом произошло

в 1911 году По законопроекту о введении земства в шести западных губерниях,

Предполагалось, что в отличие от действовавших земств новое земство будет

бессословным, Кроме того, Столыпин, все более проникавшийся идеями

национализма несколько ущемил интересы поль­ских помещиков, имевших огромные

владения в западноукраинских и западнобелорусских губерниях. На спиной

Столыпина возник заговор с участием польских и русских помещиков, а также

бюрократов, отстраненных Столыпиным от активной деятельности, Заговорщики

иступили в контакт с царем, который фактически санкционировал их действия. 4

марта 1911 года Государственный совет отклонил ключевые статьи законопроекта.

Столыпин демонстративно по­дал в отставку. Царь ответил неопределенно, и

Столыпин считал, что дело решено. Но у премьера наш­лись защитники среди

великих князей, которые утверждали, что без него «произойдет развал».

Решающую роль сыграло вмешательство вдовствующей императрицы Марии Федоровны.

Как и ее сын, она мало интересовалась хуторами и отрубами. Вместе с тем она

обладала здравым смыслом и прекрасно зная своего сына, по- видимому, считала,

что без твердой руки Столыпина ему не обойтись.

На следующий день Столыпин был на аудиенции у Николая. Вообразив себя

хозяином положения, он соглашался взять отставку назад на весьма жестких

условиях: П. Н. Дурново и В. Ф. Трепов, главные ор­ганизаторы интриги, должны

быть удалены из Госу­дарственного совета, обе законодательные палаты сле­дует

распустить на три дня, чтобы провести законо­проект о западном земстве по 87-

й статье, 1 января 1912 года по выбору Столыпина будут назначены 30 новых

членов Государственного совета взамен, неугодных. Тем не менее царь оказался

в унизительном положении.

Правые, однако, не сдались, и Государственный со­вет перед роспуском успел

демонстративно отклонить законопроект о западном земстве. Обе палаты были

распущены с 12 по 15 марта, и законопроект проведен по 87-й статье. Дурново и

Трепов отправились отдыхать за границу.

Казалось, Столыпин мог вздохнуть с облегчени­ем. Но немедленно начались новые

неприятности. Собравшись после роспуска, обе палаты сделали запросы о

происшедшем инциденте. Пришлось признать, что имел место «некоторый нажим на

закон». Обе палаты сочли объяснения председатели Совета министра

не­удовлетворительными.

Прения в обеих палатах показали, как остро стоит в стране вопрос о

законности. Бесчинства властей, особенно на местах, не очень уменьшились с

введением «парламентского» представительного строя. Нельзя сказать, что

Столыпин не боролся с этим злом. Ему удалось сместить и отдать под суд

московского и одесского градоначальников.

Оправившись после потрясения, испытанного в марте 1911 года, Николай II с

особым удовольствием стал причинять Столыпину мелкие обиды и досады. В мае

царь отказался подписать принятый обеими палатами законопроект об отмене

ограничений, связанных с ли­шением или добровольным снятием духовного сана.

Столыпин должен был примириться не только с этим, но и с одновременным

назначением на пост обер-прокурора Синода В. К. Саблера, активного противника

столыпинских вероисповедных реформ. Вновь пополз­ли слухи о скорой отставке

Столыпина. Стало подво­дить здоровье. Врачи обнаружили стенокардию («грудную

жабу», как тогда говорили).

Тем не менее Столыпин не сдавался. Известно, что в последний год жизни он

работал над проектом об­ширных государственных преобразований. После смер­ти

Столыпина все бумаги, связанные с проектом, бес­следно исчезли.

В августе 1911 года Столыпин отдыхал в Колноберже и дорабатывал свой проект.

В конце месяца в Киеве намечались торжества по случаю открытия зем­ских

учреждений и памятника Александру II. 28 авгу­ста Столыпин приехал в Киев. И

сразу же стало оче­видно, что его дни на высшем государственном посту

сочтены. Ему не нашлось места на автомобилях, в ко­торых следовали император,

его семья и приближен­ные. Ему не дали даже казенного экипажа, и

предсе­дателю Совета министров пришлось нанимать извозчика. Увидев это

вопиющее издевательство, городской голова уступил Столыпину свой экипаж.

По городу ползли упорные слухи о готовящемся покушении на Столыпина.

Рассказывали, что Распу­тин, увидев его в экипаже, к ужасу собравшейся

тол­пы, вдруг завопил: «Смерть за ним!.. Смерть за ним едет!.. За Петром...

за ним...».

1 сентября 1911 г. в киевской опере премьер – министр был смертельно ранен.

Состояние Столыпина несколько дней было неопре­деленным. Торжественные

мероприятия продолжались. Царь однажды побывал в клинике, но к Столыпи­ну не

прошел, а матери написал, что Ольга Борисовна его не пустила. 5 сентября

состояние раненого резко ухудшилось, и вечером он умер.

9 сентября убийца Богров предстал перед Киевским ок­ружным военным судом.

Рано утром 12 сентября его повесили. Современников удивила эта поспешная

рас­права. Было очевидно, что кто-то торопился замести следы.

9 сентября Столыпин был похоронен в Киево-Печерской лавре. В печати подводились

итоги его дея­тельности на посту главы правительства. Крайние чер­носотенцы

были непримиримы. Другие правые, а так­же октябристы и даже правые кадеты

оценивали его очень высоко. Но официальное кадетское руководство сохранило

отрицательное отношение к Столыпину. Резко отрицательные характеристики

высказывали публицисты демократического лагеря. В октябрьском номере «Русского

богатства» за 1911 год была поме­щена статья А, В. Пешехонова под названием «Не

доб­ром помянут». В статье «Столыпин и революция» В. И. Ленин назвал покойного

премьере «уполномо­ченным или приказчиком» русского дворянства, воз­главляемого

«первым дворянином и крупнейшим поме­щиком Николаем Романовым». Вместе с тем

Ленин писал: «Столыпин пытался в старые мехи влить новое вино, старое

самодержавие переделать в буржуазную монархию, и крах столыпинской политики

есть крах царизма на этом последнем, последнем мыслимом для царизма

пути».

В последующие годы в разных городах устанавли­вались памятники Столыпину, а в

Государственном со­вете проваливались его реформы. Столыпин был,

несомненно, крупным государственным деятелем, хотя вряд ли особо выдающимся.

«Приказчик» царя и поме­щиков, он при всех своих отнюдь не исключительных

качествах все же видел гораздо дальше и глубже своих «хозяев». Трагедия

Столыпина состояла в том, что они не захотели иметь «приказчика»,

превосходившего их но личным качествам.

IV.

Среди свидетельств совре­менников Столыпина, заслуживающих доверия,

приори­тет, безусловно, принадлежит С. Е. Крыжановскому. Во-первых, он был

ближайшим сотрудником Столыпина в качестве товарища министра внутренних дел,

хорошо изучил своего шефа, находился и курсе всех его планов и начинаний,

досконально знал политическую кухню в тогдашних «сферах» и «коридорах

властн». Во-вторых, несмотря на свои некоторые несогласия и оговорки, он

являлся горячим сторонником политического курса Сто­лыпина, высоко ценил его

как личность и государственного деятеля. В-третьих, Крыжановский был по-

настоя­щему умным и наблюдательным человеком, способным к анализу и

обобщениям. И наконец, в-четвертых, свою оценку Столыпина он дает не по

случаю, в разных местах и по разным поводам, а в специальном, очень плотном и

продуманном очерке, который соответственно озаглав­лен «П. А. Столыпин».

По мнению Крыжановского, главное отличие Столы­пина от предшественников

состояло в его нетрадиционности. Это не был, как его предшественники, обычный

министр-бюрократ. Он предстал перед обществом как «новый героический образ

вождя». И эти черты, под­черкивал Крыжановский, «действительно были ему

при­сущи», чему способствовали «высокий рост, несомненное и всем очевидное

мужество, умение держаться на людях, красно говорить, пустить крылатое слово,

все это в связи с ореолом победителя революции довершало впечатление и влекло

к нему сердца».

Но это отнюдь не означало, выливает на читателя первый ушат холодной воды

мемуарист, что он на самом деле был выдающимся человеком. Например, его

против­ник «Дурново... был выше Столыпина по уму, и по за­слугам перед

Россией, которую [он] спас в 1905 году от участи, постигшей ее в 1917-м». На

самом деле Столыпин был не вождь, а человек, изображавший из себя вождя.

«Драматический темперамент Петра Аркадьевича захва­тывал восторженные души,

чем, быть может, и объясня­ется обилие женских поклонниц его ораторских

талантов. Слушать его ходили в Думу, как в театр, а актер он был

превосходный». Он «был баловень судьбы... вес это до­сталось ему само собою и

притом во время и в условиях, наиболее для него благоприятных». Достиг он

«власти без труда и борьбы, силою одной лишь удачи и родствен­ных связей».

Даже его физические недостатки шли ему на пользу. В результате когда-то

перенесенного воспале­ния легких у него было короткое дыхание, приводившее к

вынужденным остановкам во время выступления. И этот «спазм, прерывавший речь,

производил впечатле­ние бурного прилива чувств и сдерживаемой силы». В свою

очередь, искривленная во время операции рука «рождала слухи о романической

дуэли». А взрыв дачи на Аптекарском острове привлек к нему самые широкие

симпатии. Если же отвлечься от всего этого, пишет Крыжановский, следует

признать, что подлинная суть дела состояла в том, что «к власти Столыпин

пришел в то са­мое время, когда революция, охватившая окраины, а от­части и

центр России, была уже подавлена энергией П. Н. Дурново».

Разумеется, и этой характеристике личности Столы­пина, которая началась за

здравие и кончилась за упо­кой в буквальном смысле слова (дальше

Крыжановский пишет, что под конец своей деятельности Столыпин в «физическом

отношении был уже почти развалиной» и «сам не сомневался в близости конца»),

сказывается яв­ное предпочтение, которое мемуарист отдает Дурново. Основной

причиной этого вольного или невольного раз­венчания, как видно из

дальнейшего, было разочарова­ние в итогах политической деятельности человека,

высту­пившего в «новом героическом образе вождя». «И в по­литике

своей,—констатирует мемуарист,—Столыпин во многом зашел в тупик и последнее

время стал явно выдыхаться». Далее шли объяснения, почему это прои­зошло

Прежде всего, эта политика «не была так определенна и цельна, как принято

думать, а тем более говорить. Она проходила много колебаний и принципиальных

и практи­ческих и в конце концов разменялась на компромиссах. В Петербург

Столыпин приехал без всякой программы, в настроении, приближавшемся к

октябризму». Но главное все же заключалось в другом. «В области идей Столыпин

не был творцом, да не имел надобности им быть. Вся первоначальная

законодательная программа была полу­чена им в готовом виде в наследство от

прошлого. Не приди он к власти, то же самое сделал бы П. Н. Дурново или иной,

кто стал бы во главе. Совокупность устроительных мер, которые Столыпин провел

осенью 1906 го­да, в порядке 87 статьи Основных государственных законов,

представля­ла собою не что иное, как политическую программу князя П. Д.

Святополк-Мирского, изложенную во всепод­даннейшем докладе от 24 ноября 1904

года, которую у него вырвал из рук граф С. Ю. Витте». Знаменитый «за­кон

Столыпина (указ 9 ноября 1906 г.) был по­лучен им в готовом виде из рук В. И.

Гурки». «Многое другое»—законопроекты о старообрядческих общинах, обществах и

союзах он «нашел на своем письменном сто­ле в день вступления н управление

Министерством внут­ренних дел».

Это очень важная констатация. Из нее следует, что любой на месте Столыпина

проводил бы точно такую же политику, потому что другой просто не могло быть,

и, следовательно, причины ее провала надо искать в конеч­ном итоге не в

личности премьера, а в чем-то ином. Прав­да, Крыжановский ставит в вину

Столыпину, что он под­давался влияниям и делал в связи с этим ложные шаги. В

частности, продуктом такого влияния были законы о Финляндии и

Холмщине—«первый по существу, вто­рой—по форме и способам проведения [были]

не только излишними, но и прямо вредными мерами. Впрочем, и тут был не

самостоятелен, а действовал под давлением обстоятельств». В первом случае на

него надавила «груп­па влиятельных финноведов», а западное земство было

проведено по настоянию националистов. По даже если это верно, то нужно

заметить, что оба этих законопроек­та не связаны с общей неудачей всего

политического кур­са Столыпина Равно как не могла сыграть сколько-ни­будь

решающую роль в его падении «слабость, которую он питал к аплодисментам и

успеху»; тем более что во многом Столыпин отступил при первом же

сопротивле­нии, угрожавшем его положению у престола, от перво­начально

усвоенной программы.

Конечная итоговая оценка Столыпина была дана Крыжановским в следующих словах:

«Он первый внес молодость в верхи управления, которые до тех пор были,

казалось, уделом отживших свой век стариков. И в этом была его большая и

бесспорная государственная заслу­га... Он показал воочию, что «самодержавная

конститу­ционность» вполне совместима с экономической и идей­ной эволюцией и

что нет надобности разрушать старое, чтобы творить новое... В лице его сошел

в могилу пос­ледний крупный борец за русское великодержавно. Со смертью его

сила государственной власти России пошла на убыль, а с нею покатилась под

гору и сама Россия».

Таким образом, подлинное величие Столыпина в том, что он являлся последним

рыцарем самодержавия. Дело не в его уме, который был заурядным, не в новых

идеях, которых у него не имелось, не даже в смелости и последовательности,

поскольку он здесь проявлял точно такие же слабости, как и «старики»-

бюрократы — держался за кресло ценой отступлении и учета конъюнкту­ры на

самом «верху»,—дело в том, что он был искренен, молод, горяч, не был только и

просто карьеристом, а хо­тел искренне служить и служил своей стране, ее

высшим интересам так, как он их понимал. При всей важности и ценности этих

качеств для политического деятеля сле­дует, однако, признать, и в этом смысл

всей статьи Крыжановского, посвященной Столыпину, что одних этих ка­честв

недостаточно, чтобы обрести славу великого чело­века и быть действительно им.

Показателыю, что, в сущности, так же характеризо­вал Столыпина, только в

более умеренных выражениях, и А.С. Изгоев. Его конечная оценка определялась

тем, что он, с одной стороны, был кадетом, а с другой—соратни­ком П. Струве

по журналу «Русская мысль», которому по­следний придал откровенно веховское

направление. Ка­деты относились к Столыпину отрицательно, Струве же был его

ярым поклонником, и эта двойственность отрази­лась на книге весьма наглядно.

Националисты и октяб­ристы, писал Изгоев, считают Столыпина гениальным

го­сударственным деятелем, великим человеком. Но итог его деятельности таков,

что об этом «говорить не приходит­ся». Не права и другая сторона, в частности

дубровинская черносотенная газета «Русское знамя», оценивающая премьера как

заурядного человека с высоким самомнением. В действительности Столыпин был,

несомненно, даровитым человеком, отличным оратором, обладал не­заурядным

мужеством и бескорыстием. Вместе с тем он был очень честолюбив, любил власть,

«цеплялся за нее». Но «не столько боролся, сколько отступал и подлаживал­ся.

Был мстителен. Слова расходились с делом. Сильный ум, но какого-то второго

сорта, смешанный с мелкой хит­ростью и лукавством». В характеристике много

верно­го. Основной упрек Столыпину состоял в том, что тот, поддавшись

тривиальной слабости бюрократа держаться за власть ценой отказа от

собственной программы, изме­нил самому себе, своему «рыцарству» и на этом

погубил и самого себя и свою программу «реформ». Как истый доктринер

либерализма, Изгоев предъявил Столыпину иск по неоплаченным либерально-

реформистским вексе­лям. Он перечислил все пункты его программы, оглашен­ной

с трибуны II Думы, (ниже курсивом выделено, что с ними стало на деле). Этот

синодик заслуживает того, чтобы привести его полностью.

“Обещано в декларации”

1) Предоставление крестьянам земель государственных, удельных и кабинетских

Существует в жизни

1) Из более чем 9 млн. десятин крестьянам до 1 января 1911 г. было продано

281 000 десятин.

2) Ряд законопроектов, опре­деляющих переход из одного вероисповедания в

другое, беспрепятственное богомоление, соору­жение молитвенных зданий,

об­разование религиозных общин, отмена связанных исключитель­но с

исповеданием ограничений и т. п.

2) Ничего не осуществлено. Большинство законопроектов за­стряли в

лишенных сана, утверждения не получил.

3) Неприкосновенность лично­сти, при которой «личное задер­жание, обыск,

вскрытие коррес­понденции обусловливаются по­становлением соответствующей

судебной инстанции, на которую возлагается и проверка в тече­ние суток

оснований законности ареста, последовавшего по рас­поряжению полиции».

3) На пространстве всей Рос­сии господствует административ­ный произвол.

счастью, застрял в Государственной думе.

4) Введение лишь во время воины или народных волнений исключительного

положения, ко­торое предполагается одно вме­сто трех ныне существующих.

4) Ныне существует не три, а уже четыре. Кроме военного положений о

которая бы управлялась только на осно­вании общих законов.

5) Административную высыл­ку в определенные места предпо­ложено совершенно

упразднить.

5) Процветает по-прежнему.

6) Бессословная самоуправля­ющаяся волость в качестве мел­кой земской единицы.

6) Таковой пока нет и, когда будет, неизвестно.

7) Образование особых земель­ных обществ исключительно для решения своих

земельных дел без всяких административных обязанностей.

7) По-прежнему сельское об­щество представляет хаотическое смешение

экономических, частно-хозяйственных и административ­ных функций.

8) Меры против чрезмерного сосредоточения надельных зе­мель в одних руках и

против чрезмерного дробления их, а равно к упрочению совершения на них актов.

8) Законом 14 нюня 1910 г. запрещено сосредоточение и од­них руках более 6

наделов и уп­рощено совершение актов. Мер против дробления нет.

9) Введение поселковых уп­равлений.

9) Их нет

10) Уставы общественного при­зрения, о гужевых земских доро­гах и временный

закон о переда­че продовольственного дела в ведение земских учреждений.

10) Законами не стали. Во время голодной кампании 1911 г. земства от

продовольственного дела была устранены админист­ративными комитетами.

11) Земское представительство строится на принципе налогового ценза, что

расширяет круг лиц, принимающих участие в местной жизни; компетенция органов

са­моуправления увеличивается пе­редачей им целого ряда новых обязанностей, а

отношение к ним администрации заключается в надзоре за законностью их

действий

11) В жизни все по-старому, а отношение администрации да­же к «правым» земцам

оппозиционные учреж­дения.

12) Введение самоуправления на тех же общих основах с неко­торыми вызванными

местными особенностями изменениями в Прибалтийском, Западном крае и Царстве

Польском.

12) Введены только, земские учреждения в шести западных губерниях на

основании ст. 87 с нарушением Основных законов.

13) Законы о губернском н уездном управлениях.

13) Пока все по-старому.

14) Жалобы на администра­тивных и выборных должностных лиц и учреждения будут

рассмат­риваться административно-суд­ною коллегией с соблюдением форм

состязательного процесса.

14) Пока все по-старому.

15) Земские начальники уп­раздняются.

15) Благополучно существуют.

16) Преобразование полиции в смысле объединения полиции жандармской и общей.

16) Пока все по-старому. Да­же в проекте обе полиции, в сущ­ности, остаются

раздельными.

17) Производство политиче­ских дознаний передается власти следственной.

17) В области мечтаний. В жизни господствует охранка и ее герои.

18) Новый полицейский устав.

18) Действует устарелый устав «О предупреждении и пресече­нии преступлений»,

и даже не он, а положения об усиленной охра­не и обязательные постановле­ния.

19) Отмена волостных судов.

19) От этой мысли отказалось в Государственном совете и министерство П. А.

Столыпина.

20) Местный суд мировых вы­борных судей.

20) Проект прошел через Государственную думу и застрял, кажется безна­дежно,

и в Государственном совете

21) Проект о гражданской и уголовной ответственности слу­жащих, действительно

обеспечи­вающий начала уголовной н иму­щественной ответственности слу­жащих.

21) Только проект... Обсужде­ние его в Государственной думе состоялось только

после смерти П. А. Сто­лыпина.

22) Проект об увеличении со­держания должностным лицам судебного ведомства.

22) Осуществлен.

23) Допущение защиты на предварительное следствие.

23) Проведение законопроекта разбилось о Государственный совет при

бездей­ствии правительства.

24) Установление института условного осуждения.

24) То же самое.

25) Установление условного досрочного освобождения.

25) Законопроект прошел все стадии. В 1911 г. был применен к 12 353 осужденным.

26) Введение в полном объеме нового уголовного уложения по согласовании его с

новыми зако­ноположениями.

26) Пока все по-старому.

27) Проекты охранительного судопроизводства, вотчинного ус­тава с ипотечной

системой.

27) Пока все по-старому.

28) Широкое развитие и орга­низация кредита земельного, мелиоративного и

переселенче­ского.

28) Кое-что в этой области де­лали, но о «широком развитии» говорить смешно.

29) Положение о землеустрой­стве.

29) Сделалось законом.

30) Реорганизация землеуст­роительных комиссий.

30) Произведена

31)Ограничение администра­тивного вмешательства в отно­шения промышленников и

рабо­чих при предоставлении как тем, так и другим необходимой сво­боды

действий через посредство профессиональных организаций и путем ненаказуемости

экономи­ческих стачек.

31) Организации промышлен­ников, действительно, не стесня­ются. Организации

высылаются в ад­министративном порядке.

32) Страхование рабочих в случаях болезни, увечий, инвалидности и старости и

организация врачебной помощи.

32) Реального при П. А. Сто­лыпине не сделано было ничего.

33) Ограничение рабочего вре­мени малолетних и подростков и запрещение им и

женщинам производства ночных и подзем­ных работ.

33) Пока все по-старому.

34) Понижение продолжитель­ности труда взрослых рабочих.

34) Пока все по-старому.

35) Закрытие порто-франко на Дальнем Востоке.

35) Эта мера осуществлена.

36) Постройка Амурской до­роги.

36) Производится, хотя и с запозданием и с перерасходами против

первоначальных планов.

37) Школьная реформа на всех ступенях образования на началах непрерывной

связи низ­шей, средней и высшей школы, но с законченным кругом знаний на

каждой из школьных сту­пеней.

37) От этого демократического плана министерство отказалось еще после замены

Кауфмана Шварцем (министры народного образования)

38) Общедоступность и. обяза­тельность начального обучения для всего населения.

38) Оба правительственных проекта — и об ассигновании средств на всеобщее

поги­бают в Государственном совете.

39) Реформа средней школы.

39) О ней ничего не слышно

40) Реформа высшей школы с укреплением начал указа 28 ав­густа 1905 г.

40) Проект университетского устава взят из Государственной думы обратно.

министерскими циркулярами.

41) Рассмотрение бюджета,

41) Единственная область, в которой наладилась согласован­ная работа

ограниченно­сти прав Государственной думы.

42) Подоходный налог.

42) Застрял в финансовой ко­миссии Государственной думы и едва ли оттуда

выберется.

43) Передача органам само­управления некоторой части ны­нешних

государственных дохо­дов.

43) И в этой области реально­го пока ничего ни сделано».

Таков баланс законодательного обновления России при П. А. Столыпине.

А.И. Гучков (один из лидеров партии октябристов объяснял этот сокрушительный

провал сопро­тивлением реакции и недостаточным мужеством Столы­пина. В своих

показаниях, данных Чрезвычайной следственной комиссии Временного

правительства 2 авгу­ста 1917 года, он говорил: «Здесь определяются как бы

три гнезда этих реакционных сил: во- нерных, . придворные сферы, во-вторых,

группа бюрократов, которые устроились в виде правого крыла в Государственном

совете, и, в-третьих... так называемое объединенное дворянство... Таким

образом, видимой вла­сти Столыпина приходилось вести тяжкую борьбу и сда­вать

одну позицию за другой. Это были ошибочная поли­тика компромисса, политика,

стремящаяся путем взаимных уступок добиться чего-нибудь существенного. Может

быть, надо было послушаться моих советов, дать бой и порвать с этими

веяниями... Столыпин умер политически задолго до своей физической смерти».

Но в данном случае важнее другое: как Гучков объ­яснял причины недовольства

реакции Столыпиным. Ведь, в самом деле, это выглядит на первым взгляд странно:

человек точно таких же правых устремлений, как и его .оппоненты, проводивший,

как авторитетно подтвердил Крыжановский, их же собственную программу, недавний

кумир и надежда «верхов» и всего правого лагеря вдруг сделался для них

регsопа поп gгаtа. Отдавая себе отчет в парадоксальности ситуации, Гучков

объяснял ее следующим образом: «Как это ни странно, но человек, ко­торого в

общественных кругах привыкли считать врагом общественности и реакционером,

представлялся в глазах тогдашних реакционных кругов самым опасным

револю­ционером. Считалось, что со всеми другими так называе­мыми

революционными силами легко справиться (и да­же, чем они левее, тем лучше) в

силу неосуществимости тех мечтаний и лозунгов, которые они преследовали, но,

когда человек стоит на почве реальной политики, это счи­талось наиболее

опасным. Потому и борьба в этих кругах велась не с радикальными течениями, а,

главным образом, с целью свергнуть Столыпина, а с ним вместе и тот ми­нимум

либеральных реформ, которые он олицетворял со­бою. Как вы знаете, убить его

политически удалось, так как влияния на ход государственных дел его лишили

со­вершенно, а через некоторое время устранили его и физически».

Если согласиться с этим наблюдением Гучкова, то оно будет верно при условии,

что программа Столыпина противостояла программе его правых оппонентов. А

меж­ду тем, как отмечалось, это была их собственная программа. Ведь против

главного звена этой программы, имевшего действительно жизненное значение для

режи­ма,—аграрного, ни Дурново, ни Трепов не возражали ни единым словом. Их

не устраивала именно та реформист­ская мелочь, которую так скрупулезно

перечислил Из­гоев.

V.

Поставим вопрос следую­щим образом. Допустим, весь приведенный Изгоевым

пе­речень был бы целиком осуществлен. Уменьшилась бы от этого политическая

власть царизма? Ответ очевиден. И в самом деле, с какой стороны мог ущемить

права и власть короны новый полицейский устав или отмена во­лостных судов и

даже упразднение земских начальников? Наоборот, в обычных условиях они бы

только укрепили режим и на это укрепление и были рассчитаны. Правые это

отлично понимали. Очевидно, дело было не в самих этих куцых реформах, а в

том, что они даже в отдаленной степени не соответствовали потребностям и

задачам стра­ны. Социально-экономические, политические и другие противоречия,

как показала революция 1905—1907 гг., оказались так глубоки, режим настолько

изжит, судьба и будущее страны так зависели от разрешения этих про­тиворечий,

что требовались не «реформы», а «Реформа»— радикальное обновление всех

политических и дру­гих институтов страны. Иными словами, страна и в годы

столыпинской реакции и столыпинских «реформ» пере­живала не конституционный,

а революционный кризис.

В такой ситуации столыпинские «реформы» станови­лись невозможными потому, что

расширяли плацдарм для борьбы за подлинные кардинальные преобразования. В то

же время стояние на месте, отказ от каких-либо «реформ» также приводили к

росту недовольства в стра­не, усилению революционных настроений, кризису всей

третьеиюньской системы, крутившейся на холостых обо­ротах. Вот эта ситуация

заколдованного круга и была подлинной причиной конфликта «верхов» со

Столыпи­ным. В условиях самодержавного режима этот конфликт мог выражать себя

именно в тех формах, в которых про­исходило изничтожение несостоявшегося

Бисмарка. В до­казательство можно сослаться на судьбу Коковцова, сме­нившего

Столыпина на посту главы правительства. В от­личие от своего предшественника,

это был бюрократ ста­рой школы, без всяких ораторских и актерских претен­зий,

твердо усвоивший науку «не высовываться». И тем не менее его также очень

скоро съели те же силы, что и Столыпина, притом по тем же мотивам заигрывания

с Думой и либералами, хотя новый премьер и не пытался вести свою какую-то

особую линию в духе Столыпина.

Но напрашивается возражение. Самая-то главная—аграрная реформа—де­тище

Столыпина—продолжалась, и, получи он просимые 20 лет покоя, она бы в корне

изменила ситуацию, стаи исходной базой всестороннего и быстрого прогресса.

Увы, и это не так. Допустим, что новый аграрный курс увен­чался бы полным

успехом. Безусловно, это усилило бы социально-экономический и иной прогресс в

стране. Но он не был бы таким, какой нужен, чтобы выдержать все более

ужесточавшееся соперничество с великими держа­вами за историческое выживание,

сохранение ранга и по­зиций великой державы.

Многие наши историки, зараженные вульгарным эко­номическим материализмом,

который они выдают за марксизм, считали и считают, что в случае успеха

столы­пинская аграрная политика создала бы и стране чистого фермера, с одной

стороны, и чистого пролетария—с дру­гой. На самом деле указ 9 ноября 1906

г,—закон 14 июня 1910 г. не создавали ни того, ни другого. Вместо фермера

рождался кулак с рутинным экономическим мышлением, азиатскими приемами

эксплуатации своих односельчан, с минимумом предпринимательской инициативы,

полити­ческим консерватизмом и т. д., вместо чистого пролета­рия—батрак с

наделом со всеми вытекающими отсюда качествами и последствиями. Фермер—это не

просто хо­зяин своей земли, это гражданин с чувством собственно­го

достоинства, независимости и свободолюбия. Только такой человек мог стать

субъектом быстрого экономиче­ского прогресса. «Фермер», создаваемый

Столыпиным, был весьма далек не только от американского фермера, но и от

французского парцелльного крестьянина. А уж о батраке с наделом как

ускорителе прогресса тем более не приходится говорить.

В чем же причина такого феномена? Ответ один: в со­хранении царского режима и

помещичьего землевладе­ния. Что касается второго, то главное здесь было даже

не в количестве помещичьей земли, хотя это имело, ко­нечно, большое значение,

а в самом факте существования помещичьего землевладения, особенно

латифундиального—гигантской раковой опухоли, которая консервировала

отсталость крестьянского хозяйства, сословную неравноправность и

обособленность крестьянства, его хо­зяйственную безынициативность и т. д. и

т. п. Без унич­тожения помещичьего землевладения как непременного

предварительного условия действительно радикальной аг­рарной реформы

последняя не обеспечивала прогресс в нужном темпе и качестве. Если бы все

осуществилось по-столыпински, страна и впредь была бы гораздо ближе к Турции,

чем к Франции или Германии.

Как известно, после Октябрьской революции в силу разных причин крестьянство не

получило всей помещичьей земли. Да и та прибавка, которая была получена, вскоре

была съедена дроблением крестьянских хозяйств и ростом сельского населения. Но

именно в годы нэпа крестьянство стало проявлять огромную хозяйственную

активность, расцвел дух предприимчивости, новаторства, большой размах получили

разные формы кооперации и т. д. И главная причина этого—ликвидация класса

помещиков. К великому сожалению, все эти многообещаю­щие перспективы были

уничтожены «годом великого перелома» и последующим истреблением цвета

крестьянства. С вершины сегодняшнего исторического опыта теперь особенно хорошо

видна главная, коренная причин банк­ротства Столыпина. Органический порок его

курса, обре­кавший его на неминуемый провал, состоял в том, что он хотел

осуществить свои реформы вне демократии и вопреки ей. Сперва, считал он, надо

обеспечить экономи­ческие условия, а потом уже осуществлять «свободы».

Отсюда—все эти формулы: «сперва гражданин, потом гражданственность», «сначала

успокоение, потом рефор­мы», «дайте мне 20 лет покоя...» и т. д. Но даже его

го­рячий поклонник П. Струве, от всей души желавший успеха своему кумиру,

понимал, что такая политика обречена. «Именно его (Столыпина.—А. А.)

аграрная политика...— писал он,—стоит в кричащем противоречии с его осталь­ной

политикой. Он изменяет экономический «фундамент» страны, в то время как вся

остальная политика стремит­ся сохранить в возможно большей неприкосновенности

политическую «надстройку» и лишь слегка украшает ее фасад».

История повторяется. Как ни удивительно, подобная ошибка была совершена

значительно позже и совсем в иных исторических условиях. Экономическая

реформа 60-х годов провалилась у нас точно по той же причине: ее хотели

осуществить вне демократии и без демократии. Результат известен и вывод

очевиден: не повторить Сто­лыпина.

Список литературы:

1. Петр Аркадьевич Столыпин. Полное собрание речей в

Государственной думе и Государственном совете. 1906-1911 гг. «Нам нужна

великая Россия.»

2. Аврех А.Я. П.А. Столыпин и судьбы реформ в России.

М., 1991 г.

3. Зырянов П.Н. Столыпин без легенд. – в сб. «Историки

отвечают на вопросы». М., 1990 г. стр. 106-133

4. Россия на рубеже веков: исторические портреты. М.,

1991 г. стр. 48-78

5. Бок М.П. Воспоминания о моем отце П.А. Столыпине.

М., 1992 г.