Контрольная работа: Жизнь и творчество К.И. Чуковского

Контрольная работа: Жизнь и творчество К.И. Чуковского

Содержание

Введение

1. Биография Корнея Ивановича Чуковского

2. «Дневники» Чуковского

Заключение

Библиографический список

Введение

«Я кланяюсь тому, чья лира

Воспела звучно Мойдодыра.

С тобой справляют юбилей

И Айболит, и Бармалей,

И очень бойкая старуха

Под кличкой

«Муха-Цокотуха…»

Самуил Маршак

В марте 2007 года в семье Чуковских отметили сразу два юбилея: 125 лет со дня рождения знаменитого Деда Корнея (1882-1969 гг.) и 100-летие со дня рождения его любимой дочери – писательницы Лидии Чуковской (1907-1996 гг.).

На самом деле, Корней Чуковский – это литературный псевдоним, который писатель взял себе, преобразовав фамилию матери – Екатерины Осиповны Корнейчуковой. Отец писателя – Эммануил Соломонович Левинсон, сын владельца типографий, не мог оформить официальный брак, ибо для этого было необходимо принять православие.

«Я родился в Петербурге, – писал Чуковский, – после чего мой отец, петербургский студент, покинул мою мать, крестьянку Полтавской губернии, и она с двумя детьми переехала на житьё в Одессу. Вероятно, в начале отец давал ей деньги на воспитание детей: меня отдали в Одесскую гимназию...» (старшая сестра – Мария Эммануиловна Корнейчукова – тоже училась в гимназии.)

Корней Чуковский больше известен широкой публике как детский писатель («Сказки», «От 2 до 5» и др.). Однако деятельность Чуковского выходит далеко за рамки детской литературы. Причём, безобидные сказки, из-за их якобы «аполитичности и безыдейности», воспринимались партийными деятелями в штыки.

Чуковский работал до глубокой старости. В автобиографической статье «О себе» (1964 год) он пишет: «И утро, и полдень, и вечер мои позади». И мне всё чаще вспоминаются строки любимого Уолта Уитмена:

«Стариковское спасибо... за жизнь, просто за жизнь...

... Как солдат, что возвращается домой после войны,

Как путник из тысяч, что озирается на пройденный путь

Спасибо... говорю я... Весёлое спасибо! -

От путника, от солдата спасибо».

Но когда я беру в руки перо, меня не покидает иллюзия, что я всё ещё молод. Наивная иллюзия, но без неё я не мог бы жить. Быть молодым - наш радостный долг».

1. Биография Корнея Ивановича Чуковского

Чуковский Корней Иванович (1882–1969), настоящее имя и фамилия Николай Васильевич Корнейчуков, русский советский писатель, переводчик, литературовед.

Родился 19 (31) марта 1882 в Санкт-Петербурге. Отец Чуковского, петербургский студент, оставил его мать, крестьянку Полтавской губернии, после чего она с двумя детьми переехала в Одессу (о детстве писатель впоследствии рассказал в повести Серебряный герб, 1961). Занимался самообразованием, изучил английский язык. С 1901 печатался в газете «Одесские новости», в 1903–1904 в качестве корреспондента этой газеты жил в Лондоне. По возвращении в Россию сотрудничал в журнале В.Я.Брюсова «Весы», затем организовал сатирический журнал «Сигнал», за публикацию материалов антиправительственного характера был приговорен к шестимесячному заключению.

Приобрел известность как литературный критик. Острые статьи Чуковского выходили в периодике, а затем составили книги «От Чехова до наших дней» (1908), «Критические рассказы» (1911), «Лица и маски» (1914), «Футуристы» (1922) и др. Чуковский – первый в России исследователь «массовой культуры» (книга Нат Пинкертон и современная литература, статьи о Л. Чарской). Творческие интересы Чуковского постоянно расширялись, его работа со временем приобретала все более универсальный, энциклопедический характер. Поселившись в 1912 г. в финском местечке Куоккала, писатель поддерживал контакты с Н. Н. Евреиновым, В. Г. Короленко, Л. Н. Андреевым, А. И. Куприным, В. В. Маяковским, И. Е. Репиным. Все они впоследствии стали персонажами его мемуарных книг и очерков, а домашний рукописный альманах Чукоккала, в котором оставили свои творческие автографы десятки знаменитостей – от Репина до А. И. Солженицына, – со временем превратился в бесценный культурный памятник.

Приступив по совету В. Г. Короленко к изучению наследия Н. А. Некрасова, Чуковский сделал немало текстологических открытий, сумел изменить к лучшему эстетическую репутацию поэта (в частности, провел среди ведущих поэтов – А. А. Блока, Н. С. Гумилева, А. А. Ахматовой и др. – анкетный опрос «Некрасов и мы»). Итогом этой исследовательской работы стала книга Мастерство Некрасова, 1952, Ленинская премия, 1962). Попутно Чуковский изучал поэзию Т. Г. Шевченко, литературу 1860-х годов, биографию и творчество А. П. Чехова.

Возглавив по приглашению М. Горького детский отдел издательства «Парус», Чуковский и сам начал писать стихи (затем и прозу) для детей. «Крокодил» (1916), «Мойдодыр и Тараканище» (1923), «Муха-Цокотуха» (1924), «Бармалей» (1925), «Телефон» (1926) – непревзойденные шедевры литературы «для маленьких» и вместе с тем полноценные поэтические тексты, в которых взрослые читатели обнаруживают и утонченные стилизационно-пародийные элементы, и тонкий подтекст.

Работа Чуковского в области детской литературы закономерно вывела его на изучение детского языка, первым исследователем которого он стал, выпустив в 1928 книгу «Маленькие дети», получившую затем название «От двух до пяти». Как лингвист Чуковский написал остроумную и темпераментную книгу о русском языке «Живой как жизнь» (1962), решительно выступив против бюрократических штампов, так называемого «канцелярита».

Как переводчик Чуковский открыл для русского читателя У. Уитмена (которому он посвятил исследование «Мой Уитмен»), Р. Киплинга, О. Уайльда. Переводил М. Твена, Г. Честертона, О. Генри, А. К. Дойла, У. Шекспира, написал для детей пересказы произведений Д. Дефо, Р. Э. Распэ, Дж. Гринвуда. Одновременно занимался теорией перевода, создав одну из самых авторитетных в этой области книг – «Высокое искусство» (1968).

В 1957 г. Чуковскому была присвоена ученая степень доктора филологических наук, в 1962 г. – почетное звание доктора литературы Оксфордского университета.

Умер Чуковский в Москве 28 октября 1969 г.

2. «Дневники» Чуковского

Трудно представить себе, что дневник пишут, думая, что его никто никогда не прочтет. Автор может рассчитывать, что кто-нибудь когда-нибудь разделит его горести и надежды, осудит несправедливость судьбы или оценит счастье удачи. Дневник для себя – это, в конечном счете, все-таки дневник для других.

Что же представляют собой эти дневники, которые будущий К. Чуковский вел всю жизнь, начиная с 13 лет? Это не воспоминания. Горькие признания, подобные приведенному выше, почти не встречаются в этих записях, то небрежно кратких, то подробных, когда Чуковский встречался с поразившим его явлением или человеком. Корней Иванович написал две мемуарно-художественные книги, в которых рассказал об И Е. Репине, В. Г. Короленко, Л. Н. Андрееве, А. Н. Толстом, А. И. Куприне, А. М. Горьком, В. Я. Брюсове, В. В. Маяковском.

В дневнике часто встречаются эти – и множество других – имен, но это не воспоминания, а встречи. И каждая встреча написана по живым следам, каждая сохраняла свежесть впечатления. Может быть, именно это слово больше всего подходит к жанру книги, если вообще осмелиться воспользоваться этим термином по отношению к дневнику Корнея Ивановича, который бесконечно далек от любого жанра. Читаешь его, и перед глазами встает беспокойная, беспорядочная, необычайно плодотворная жизнь нашей литературы первой трети двадцатого века. Характерно, что она оживает как бы сама по себе, без того общественного фона, который трагически изменился к концу двадцатых годов.

Но, может быть, тем и ценнее (даже бесценнее) этот дневник, что он состоит из бесчисленного множества фактов, которые говорят сами за себя.

Эти факты – вспомним Герцена – борьба лица с государством. Революция широко распахнула ворота свободной инициативе в развитии культуры, открытости мнений, но распахнула ненадолго, лишь на несколько лет.

Дневник пестрит упоминаниями об отчаянной борьбе с цензурой, которая время от времени запрещала – трудно поверить – «Крокодила», «Муху-цокотуху», и теперь только в страшном сне могут присниться доводы, по которым ошалевшие от самовластия чиновники их запрещали.

«Запретили в «Мойдодыре» слова «Боже, боже» – ездил объясняться в цензуре». Таких примеров – сотни. Это продолжалось долго, годами.

Уже давно Корней Иванович был признан классиком детской литературы, уже давно его сказки украшали жизнь миллионов и миллионов детей, уже давно иные «афоризмы» стали пословицами, вошли в разговорный язык, а преследование продолжалось. Когда – уже в сороковых годах – был написан «Бибигон», его немедленно запретили, и Чуковский попросил В. Каверина поехать к некой Мишаковой, первому секретарю ЦК комсомола, и «…румяная девица (или дама), способная, кажется, только танцевать с платочком в каком-нибудь провинциальном ансамбле, благосклонно выслушала нас – и не разрешила».

Впрочем, запрещались не только сказки. Выбрасывались целые страницы из статей и книг.

Всю жизнь он работал; не пропускал ни одного дня. Первооткрыватель новой детской литературы, оригинальный поэт, создатель учения о детском языке, критик, обладавший тонким, «безусловным» вкусом, он был живым воплощением развивающейся литературы.

Он оценивал каждый день: «Что сделано? Мало, мало!»

Он писал: «О, какой труд – ничего не делать».

И в его долгой жизни светлым видением встает не молодость, а старость. Ему всегда мешали. Не только цензура.

«Страшно чувствую» свою неприкаянность: Я – без гнезда, без друзей, без своих и чужих. Вначале эта позиция казалась мне победной, а сейчас она означает только сиротство и тоску. В журналах и газетах — везде меня бранят, как чужого. И мне не больно, что бранят, а больно, что чужой», – писал Корней Иванович.

Дневник публикуется с того времени, когда Чуковскому было 18 лет, но, судя по первой странице, он был начат, по-видимому, значительно раньше. И тогда же начинается этот суровый самоанализ.

Дневники Чуковского – глубоко поучительная книга. Многое в ней показано в отраженном свете – совесть и страх встают перед нами в неожиданном сочетании. Но, кажется, невозможно быть более тесно, чем она, связанной с историей нашей литературной жизни. Подобные книги в этой истории – не новость.

Вспомним Ф. Вигеля, Никитенко. Но в сравнении с записками Чуковского, от которых трудно оторваться, это вялые, растянутые, интересные только для историков литературы книги. Дневники Корнея Ивановича одиноко и решительно и открыто направляют русскую мемуарную прозу по новому пути.

Талантливость выступлений К. Чуковского никогда не подвергалась сомнению, однако оппоненты указывали на их поверхностность, отсутствие, по выражению А. Блока, «почвы».

Определениями «забавный критик» (С. Либрович) или «критик-ниги-лист» (З. Гиппиус) зачастую исчерпывалась оценка его критических приемов.

Аналитический метод выделения словесных доминант не был оценен по достоинству: «Нанизывать бисерные словечки, забрасывать охапками эластических фраз пустоту содержания – теперь это в состоянии каждый газетный фабрикант», – писал киевский журналист З. Гиппиус.

Подобное отношение аудитории не только провоцировало манеру критика, – на обвинения в «фельетонности» Чуковский отвечал: «Да, я фельетонист, и вы должны были знать, что идете слушать фельетониста», – но и явилось одной из возможных причин позднего (в 1922 году) выступления с теоретическим обоснованием собственного «универсального» метода.

Согласно результатам статистического анализа, на 1907 год приходится пик журналистской активности Чуковского, он участвует более чем в десяти изданиях и по свидетельству А. Блока, «…уже год, как занимает видное место среди петербургских критиков».

Примерно к этому времени относится включение Чуковского в своеобразный театрализованный литературно-художественный быт Петербурга начала ХХ века. В качестве редактора журнала «Сигнал» и сатирического поэта он становится посетителем «Сред Вячеслава Иванова», вместе с Блоком участвует в «Вечерах нового искусства», которые устраивает В. Мейерхольд в финской дачной местности Териоки, неподалеку от постоянного места проживания Чуковского.

Впоследствии при активном содействии критика в Куоккале «…утверждается культ озорства и мальчишества», всячески приветствуется творческое бунтарство, «…процветают авангардистские тенденции в искусстве».

Игровая стихия, определяя которую, один из младших современников литератора пишет о «духе английской эксцентричности и веселье западноевропейского карнавала», неоднократно упоминается в мемуарных свидетельствах о Чуковском. Ему посвящена запись Л. Гинзбург, фиксирующая особенность поведения: «Он был эстетическим фактом, артефактом».

Знаковую природу обретает все, имеющее к нему отношение, - от фрагментов быта, попавших в драгоценную «Чукоккалу» – до научных материалов: по мнению современного исследователя, автор книг о людях 60-х годов XIX века «выявляет эстетико-художественную ценность документа, факта».

Творческое своеобразие литератора складывается под воздействием магистральных тенденций культуры начала ХХ века: антропологизма и урбанизма художественного мышления, а также разрушения традиционно театральных форм игрового самовыражения. По замечанию Р. Тименчика, культуре 1910 годов «была имманентна глубинная категория высокого юмора», которая направляла поиски «смыслосозидающего минимума художественного текста», изобретение авторских масок. Игровое поведение Чуковского, использование литературного имени-маски связано и с личной драмой, незаконнорожденностью, которую он переживал всю жизнь.

В 1906-1907 годах система взглядов Чуковского в целом остается прежней, однако убежденность первых лет сменяется ироническим отстранением, стремление к прямому утверждению истины, вечного абсолюта – апофатикой и анализом, результат которого часто неоднозначен. Структурный принцип кантовских антиномий – сосуществование двух по всей видимости противоречащих друг другу утверждений – становится композиционной основой многих его работ.

Современниками в таких случаях отмечен только антагонизм суждений, так например, по мнению В. Кранихфельда, рецензировавшего книгу «От Чехова до наших дней», «на небольшом пространстве своей книжечки критик не один раз высказывает положения, взаимно друг друга исключающие».

Чуковский не отказывается от идеала, но, пытаясь найти его в образах реальной жизни, констатирует неразрешимую антиномичность существования. Актуальным для него является образ юродивого «пророка, который отвергает мир, приемля его» – такими предстают Ницше и Уитмен в книге «Поэт анархист Уот Уитмен». По выражению автора, «…оба твердили о разрешении антитезы бытия святым смехом безумия» и у обоих «…вместо смеха выходили создания великого искусства».

Заключение

Дневник Корнея Ивановича Чуковского – уникальный документ, охватывающий почти 70 лет двадцатого столетия. В первом томе, включающем записи 1901-1929 годов, отразилась жизнь русской интеллигенции первой трети XX века.

Второй том «Дневника» К. И. Чуковского (1930-1960) по тональности и характеру записей резко отличается от первого. В нем нашли отражение драматические и трагические события в жизни обществам семьи Чуковских 30-40-х годов двадцатого столетия: аресты и гибель близких людей, запреты на публикации, война…

Несмотря на неизбежные умолчания, пробелы и вырванные страницы, в дневнике прочитываются трагические обстоятельства судеб А. Ахматовой, Б. Пастернака, А. Фадеева и многих других.

Интереснейшие подробности литературной и общественной жизни 50-60-х годов 20-го века содержатся на страницах дневника тех лет: Корней Иванович поддерживает А. Твардовского и редакцию «Нового мира», Б. Пастернака и А. Солженицына; подпись Чуковского стоит под многочисленными заступническими письмами 60-х годов.

Библиографический список

1. Богданова С. В. Воспоминания о Корнее Чуковском. – М.: Логос, 2001.

2. Корней Иванович Чуковский. Библиографический указатель. – М.: Знание, 1999.

3. Петровский М. С. Книга о Корнее Чуковском. – М., 1966.

4. Русаков Д. В. Жизнь и творчество Корнея Чуковского. – М.: Просвещение, 1978.

5. Чуковский К. И. Высокое искусство. – М., 1988.

6. Чуковский К. И. Дневник. 1901-1929. – М.: Россмен, 1997.

7. Чуковский К. И. Дневник. 1930-1969. – М.: Россмен, 1999.

8. Чуковский К. Собрание сочинений. Т. 11. Дневник. 1901-1921. – М: Терра-Книжный клуб, 2006.

9. Чуковская Е., Чуковская Л. Литературный путь Корнея Чуковского. // Книжное обозрение. – 1989. – № 47.