Статья: М. Р. Фасмер и его «Русский этимологический словарь»

Статья: М. Р. Фасмер и его «Русский этимологический словарь»

Никитин О.В.

По рождению, по культуре, приобретенной в детстве, по образованию он был русским человеком, ученым, сохранившим верность русской теме до конца жизни. Он был филологом русской школы.

 О. Н. Трубачев

Имя Максима Романовича Фасмера (1886—1962) уже давно прочно вошло в хрестоматийную когорту крупнейших ученых-славистов XX столетия. И прежде всего — из-за его фундаментального труда «Этимологический словарь русского языка» (1-е изд. —Heidelberg, 1953—1958), готовящегося теперь к выпуску уже четвертым изданием. И действительно, этот тезаурус стал своего рода лингвистическим гимном русскому языку, показал, сколь велико его значение и влияние, наряду с другими славянскими языками, на развитие генеалогического древа глоттогенеза. Это был по сути первый в истории лингвистики строго научный труд, основанный на современных принципах и правилах изучения этимологии уже не как «прикладной» дисциплины, а как самостоятельной и едва ли не важнейшей отрасли языкознания, призванной раскрыть «потаенные струны» многовековых наслоений и переплетений в ткани языков, указать их явные и возможные связи с другими языками и диалектами и выстроить в итоге строгую последовательную систему этимологического анализа. Этой научной страсти (именно так: ведь этимология буквально захватила еще совсем юного Фасмера) и была посвящена жизнь одного из самых талантливых и неординарных ученых прошлого века.

Но если о его детище знает теперь едва ли не каждый студент не понаслышке, а для научных работников его «Словарь» до сих пор является одним из основных (и в тоже время самых популярных) пособий, то сейчас почти никто не вспомнит об этапах его научной биографии, о тех по-настоящему крупных открытиях, которые делал на заре «лингвистического века» молодой М. Р. Фасмер. Именно в них и кроется потенциал его мощного дарования и недюжинной смелости искать, находить, открывать и доказывать то, что его старшим коллегами казалось само собой разумеющимся, не стоящим внимания, преждевременным. Поэтому мы считаем целесообразным более подробно рассказать о дореволюционной жизни ученого, связанной с русской школой, с Россией. И данное обстоятельство для нас важно еще и потому, что показывает, насколько действительно великой была (и остается поныне) отечественная традиция исследований в области языкознания и каких высот она достигла стараниями своих лучших представителей, волею судьбы и страшных перипетий XX века оказавшихся впоследствии за пределами родной страны.

М. Р. Фасмер принадлежал к одной из «ветвей» лингвистического древа России — петербургской школе. Он учился в столичном университете в то время, когда там преподавали крупнейшие ученые — И. А. Бодуэн де Куртенэ и А. А. Шахматов, ставшие для него образцом в научной деятельности. Неудивительно поэтому, что первая ученая работа М. Р. Фасмера появилась еще в студенческие годы и ярко показывала, куда устремлены его исследовательские интересы — «Славянские соответствия индоевропейским образованиям» (1906).

Отступая не на долго от чисто ученой деятельности М. Р. Фасмера, здесь примечателен такой факт, как нам кажется, отображающий тот остов, который держал в себе он в эпоху революционных потрясений, когда ветер свободы часто захватывал молодежь и уносил ее в заоблачные дали. И примеров тому немало. К слову сказать, некоторые сокурсники М. Р. Фасмера, его товарищи впоследствии стали революционными деятелями, такие, как Н. В. Крыленко. Они и сохранили нам рельефную деталь для биографии юного М. Р. Фасмера. Как-то на дружеской вечеринке Д. Мануильский, который был «в революции с гимназической скамьи», «артистически имитировал и медоточивого отца-богослова, и пшютоватого картавого вождя академиков Энгельгардта, и сокурсника, филолога Макса Фасмера, уговаривавшего “делать вашу русскую революцию не столь громогласно, мешаете же готовиться к сессии”»[i]. Вот так!

Итак, с начала своей исследовательской деятельности внимание М. Р. Фасмера было приковано к изучению генеалогии слов и путей их проникновения в русский и другие индоевропейские языки. В конце 1900-х — 1910-е гг. выходит целая серия публикаций по этой проблематике. Так, в статье «Финские заимствования в русском языке» он уже представил, подобно другому видному ученому, Сольмсену, свою программу дальнейшей работы в области этимологии: «Для изучения влияния какого-нибудь соседнего языка на русский требуется: 1) Хорошее знакомство с исторической грамматикой обоих языков и серьезная начитанность в обоих, затем, по возможности, знакомство с некоторыми другими языками, оказавшими влияние на русский язык. 2) Необходимо знакомство с русскими (а подчас и вообще славянскими и ариоевропейскими) древностями, затем с естественными науками, поскольку дело касается географического распространения животных и растений, наконец, и с этнографией, поскольку приходится иметь дело с названиями одежд, обрядами и проч. 3) При этимологических сомнениях необходимо не только считаться с фонетикой, но и с семасиологией. 4) Необходимо тщательное использование всех этимологических работ, уже раньше посвященных этому вопросу»[ii]. В его словах мы находим немало полезного и для современного изучения происхождения слов. Но здесь поражает широта и глубина подхода совсем еще юного двадцатидвухлетнего, но не по годам зрелого ученого.

Его взгляды оттачивались, расширялся кругозор лингвистической палитры в командировках по Греции и славянским государствам, куда вскоре после окончания университета он отправился. Тогда же выходит его работа «К вопросу о языке древних македонян», где М. Р. Фасмер исследует весьма непростую проблему. Причем, автор показал себя знатоком истории вопроса, проанализировал существующие точки зрения и в конце осторожно выдвинул свою, как бы реализуя по частям намеченный им план. «Вопрос о положении македонского языка, — говорит он, — среди других языков ариоевропейской группы до сих пор решался двояко: одни ученые стоят за греческое происхождение македонского языка <…>, другие <…> считают этот язык особым ариоевропейским языком, наиболее родственным с вымершими впоследствии языками северной части Балканского полуострова — фракийским и иллирийским, и потомком последнего — албанским языком»[iii]. М. Фасмер приходит к такому заключению: «Мои замечания приводят меня к выводу, который я, ради осторожности, формулирую следующим образом: то немногое, что сохранилось от языка македонян, не позволяет нам пока точнее определить отношение этого языка к другим языкам Балканского полуострова древнего времени: во всяком случае в настоящее время мы имеем больше данных в пользу гипотезы о родстве македонского языка с языками фракийско-фригийскими (курсив автора. — О. Н.). Правда, окончательное решение этого вопроса будет возможно только тогда, когда другие балканские языки, и в особенности новогреческие диалекты Македонии, будут исследованы более основательно»[iv].

М. Фасмер не раз будет возвращаться к этой проблеме[v] и всегда — что показательно — следует сугубо научным принципам. Ср., например, в статье «Заметки о происхождении эллинистического языка» он пишет «Приведенных выше фактов достаточно, чтобы стало ясно, что образование эллинистического языка происходило не в силу какого-нибудь произвола, а в силу строгой закономерности, как все в истории языка»[vi].

Наконец, еще одна работа этого периода, на которой считаем целесообразным остановиться, также весьма интересна, причем ее современное звучание настолько импульсивно ощущается, что думается: она написана никак не на заре XX-го, а в XXI веке. «Смешение языков и заимствование в языке», — так назвал ее автор. М. Р. Фасмер следующим образом определяет суть подхода к решению обозначенной проблемы: «Когда было открыто родство тех языков, которые мы теперь называем индоевропейскими, и когда было доказано, что они все восходят к одному общему предку — праязыку, то после этого исследователи с увлечением начали заниматься сравнительным изучением этих языков для того, чтобы таким путем дойти до восстановления их праязыка. Таким образом, главное внимание было обращено на отдаленное прошлое и отвлечено от современного состояния языка. Лишь постепенно произошла перемена в отношении к праязыку, а вместе с тем и в отношении к современному состоянию языка»[vii]. М. Р. Фасмер приводит интересные примеры смешения языков и их взаимовлияния. Так, по его данным, случай косвенного влияния произошел в английском языке индейцев Канады. «Они смешали, — пишет ученый, — два английских слова two «два» и too «слишком» и поэтому для усиления значения «слишком» употребляют слово three. Напр., it is three hot in this room»[viii]. И далее он приводит в подтверждение пример из собственных наблюдений: «Таким образом, и для так называемых «одноображений» (Verallgemeinerung; нем. “обобщений”– ред.) в смешанных языках имеется очень благоприятная почва. По этому вопросу можно отметить еще одну сторону «косвенного» заимствования: по той или другой причине, чаще всего под влиянием юмора, может случиться, что по аналогии целой категории иноязычных слов образуется новое. Так, мне приходилось слышать, как немец, не говоривший по-русски, приветствовал русских словами: русский! растопчол! Это, конечно, — не существующее слово, но оно образовано под влиянием русского прошедшего времени. Следовательно, и это — косвенное заимствование» (там же).

Самым крупным научным трудом М. Р. Фасмера этого периода стали его «Греко-славянские этюды», выходившие с небольшим перерывом в 3-х частях с 1906 по 1909 гг. III часть составила его магистерскую диссертацию. А изданную работу, последнюю часть, ввиду ее значительной научной ценности, выдвинули на соискание полной премии М. И. Михельсона. В отзыве на сочинение М. Р. Фасмера академик Ф. Е. Корш писал: «Заслуга автора велика и будет, без сомнения, оценена всеми славистами, а также историками русской культуры»[ix].

Итогом, если так можно выразиться, его научной деятельности в России стали защита докторской диссертации «Исследование в области древнегреческой фонетики» и издание ее текста, предпринятое Петроградским университетом. Эта крупная работа освещала многие важные проблемы в области образования отдельных древнегреческих говоров по данным литературных и эпиграфических памятников. И хотя в Предисловии М. Р. Фасмер писал, что «мое исследование не претендует на оригинальность метода», в то же время отметил: «оно претендует на последовательность его»[x]. И это действительно так. Проследить изменение ζ на разных стадиях развития греческого языка, отметить (по островам!) особенности его изменения в ахейских и дорических говорах и многое другое — по силам только такому ученому, который своим призванием избрал Науку.

Не останавливаясь подробно на положениях диссертации (это предмет внимания специалистов), хотим заметить, что она, наряду с другими его трудами, не в последнюю очередь сыграла роль при избрании М. Р. Фасмера в 1928 г. иностранным членом-корреспондентом Российской Академии наук по Отделению гуманитарных наук. В «Записке об ученых трудах проф. М. Р. Фасмера» академики Е. Ф. Карский и Б. М. Ляпунов писали, что «Максим Романович Фасмер в настоящее время в Западной Европе является одним из выдающихся лингвистов-славяноведов. <…> Его выводы по разным вопросам основываются на богатом материале, собранном им в русской и западноевропейской науке»[xi].

Мы не будем специально касаться разбора трудов М. Р. Фасмера послереволюционного периода[xii], скажем только, что основанный им всемирно известный журнал ZeitschriftfürslavischePhilologie — до сих пор является авторитетнейшим изданием по славяно-русской филологии и продолжает лучшие традиции М. Р. Фасмера.

В заключение нашего краткого очерка приведем еще один небезынтересный, как нам кажется, эпизод из «российской» биографии ученого, когда он, будучи уже мэтром славянской филологии, вновь переступил порог родной земли.

По-особому значимым для развития науки общественным событием стал IV Международный съезд славистов, проходивший в Москве осенью 1958 г. На нем собрались крупнейшие филологи из многих стран мира, а также те, кто спустя почти сорок лет вновь оказался в своей стране. Среди них был и М. Р. Фасмер (который вместе с другими иностранными гостями уже приезжал в Москву в 1956 г. на совещание по подготовке предстоящего форума), представлявший тогда, как отмечено в материалах съезда, ФРГ. К слову сказать, он не был основным докладчиком, как бы оставаясь в тени коллег, но не раз выступал с корректными репликами и замечаниями при обсуждении научных проблем. Приведем те немногие факты, которые зафиксированы в материалах дискуссии IV съезда. Так, на заседании 3 сентября 1958 г. он, в частности, высказал небезосновательно следующее: «Изучение балтийских местных названий на русской почве и балтийских заимствований в финских языках (вошедших отчасти в мордовский язык) заставляет предполагать довольно значительное распространение балтийских племен, до Калужской, Смоленской и западной части Московской области»[xiii]. Для того, чтобы показать, насколько представительным был тот съезд и какое внимание уделялось вопросам в области этимологии, отметим, например, что на заседании Лингвистической секции 5 сентября слушались доклады В. Махека (Чехословакия) «Принципы построения этимологических словарей славянских языков», Ф. Славского (Польша) «Замечания об этимологических исследованиях славянской лексики», А. Вайана (Франция) «Этимологические проблемы», Г. Михаилэ (Румыния) «К вопросу о составлении этимологического словаря славянских заимствований в румынском языке». В обсуждении их докладов принимали участие М. Фасмер, О. Н. Трубачев, В. Кипарский, В. Дорошевский, Н. М. Шанский, Я. Острембский и др. Какое созвездие имен! И какая преемственность поколений!

Приведем еще один фрагмент из той дискуссии, развернувшейся после доклада Ф. Славского. М. Р. Фасмер, как всегда, очень деликатно и в то же время убедительно говорил: «Ф. Славский высказал мнение, что в моем русском этимологическом словаре слишком мало использованы русские тексты XVI в. Прошу взглянуть если не в словарь, то, по крайней мере, в список использованных мною текстов (Russisches etymologisches Wörterbuch, т. I, стр. XI—XLIII), чтобы решить, насколько этот упрек обоснован. Со своей стороны, — продолжает он, — нахожу, что впредь этимологические словари должны больше внимания уделять словарному запасу диалектов. В русском языке важно было бы использование материалов из говоров с двояким о, в польском давно уже следовало бы больше внимания обращать на долготы гласных звуков, имеющихся во многих говорах и в большом количестве опубликованных текстов»[xiv]. Ф. Славский, в свою очередь, заметил: «Я высоко ценю тот труд, который вложил М. Фасмер в документацию текстов XVI—XVII вв. В своем докладе я отметил только то, о чем писал сам М. Фасмер в послесловии к III тому своего словаря, подчеркнув, насколько недостаточно наше знание русской лексики XVI—XVII вв. и как много еще нужно тут сделать»[xv].

В 1953 г., как мы уже упомянули, в Гельдельберге на немецком языке вышел первый том «Этимологического словаря русского языка» М. Фасмера. Издание его продолжалось в течении шести лет, и к 1958 году было завершено (тт. 1—3). Нашему читателю более знаком русский вариант книги в переводе и с дополнениями О. Н. Трубачева, впервые осуществленный в 1964—1973 гг. (тт. 1—4; см. также 2-е изд. — 1986—1987). В «Предисловии» к нему проф. Б. А. Ларин, отдавая должное подвигу М. Фасмера и говоря о его «отважном замысле», в то же время называет и очевидные неточности и слабые стороны, среди которых, по его мнению, «семантические определения и сопоставления», а также «преувеличение М. Фасмером немецкого влияния на словарный состав русского языка»[xvi]. Кроме того, следует добавить, что у М. Фасмера дается немало отсылочных слов и характеристик типа «из франц.». Притом, большим достоинством его книги (и это отмечали многие рецензенты) стало пристальное внимание к ономастике и диалектной лексики. Эти сферы, как правило, обходят внимание этимологи. Для М. Фасмера такой «поворот» еще и результат собственных исследовательских приоритетов. И он весьма ценен.

Но главное все же состоит в том, что словарь М. Фасмера «вызовет оживление отечественных этимологических исследований, освежит общий интерес к вопросам истории родного языка, поможет пересмотреть многие традиционные приемы и методы этимологических реконструкций»[xvii]. В этом Б. А. Ларин был, безусловно, прав.

Приведем фрагмент словарной статьи.

Авсéнь м. 1. «первый день весны» (1 марта), напр., у Мельникова; 2. «шуточная песня, которую поют в деревне в сочельник под окнами нелюбимых людей». || Вряд ли можно вместе с Потебней (у Ляпунова, ЖСт., 1892, I, 148) объяснять из усень (XVII в.), которое он считает родственным лит. Aušrà, лат. aurora. Это невозможно фонетически. Скорее из *овесень : весна. Вариант таусень возник, по-видимому, как рифмованное образование к названному слову. Ср. диал. óбвесень «пора,близкая к весне» (Даль). Сближение с овес (Шнеевайс, ZfPH 5, 1951, 369) вряд ли можно доказать.[xviii]

О некоторых особенностях издания «Этимологического словаря» и о работе над «русским Фасмером» позднее подробно рассказал О. Н. Трубачев, как бы подводя итог многолетним размышлениям на заданную тему[xix].

В 1950-е гг., и до, и после выхода в свет «Этимологического словаря русского языка» М. Фасмера, в отечественной научной печати проходили дискуссии по общим проблемам этимологии, где обсуждались такие, например, проблемы, как составление этимологического словаря русского языка, его принципы, сравнительная характеристика русских словарей такого типа с романскими и германскими, специфика славянской этимологии и многое другое. В круглых столах принимали участие виднейшие русские и европейские ученые, а основным печатным органом дискуссии стал журнал «Вопросы языкознания». Именно на его страницах и в центральной научной прессе те годы вышли работы Р. А. Ачаряна, В. И. Абаева, М. Н. Петерсона, О. Н. Трубачева, Э. В. Севортяна, Б. А. Серебренникова, Н. М. Шанского и других разработчиков данной проблемы, которая, заметим, стала активно претворяться в жизнь после IV московского съезда славистов (1958 г.). Выпущенное как раз в это время немецкое издание «Russisches etymologisches Wörterbuch» (далее в тексте: ЭС) М. Фасмера — первый крупный научный лексикон со времени А. Г. Преображенского, естественно, вызвало всеобщий интерес. Его обсуждение и в целом этимологическая проблематика прочно вошла в инструментарий науки. Обратимся подробнее к некоторым наиболее важным работам и тезисам тех лет.

О. Н. Трубачев в статье «Принципы построения этимологических словарей славянских языков», подробно остановившись на истории вопроса, достоинствах и недостатках отдельных изданий, выделяет ЭС М. Фасмера по ряду показателей. Ученый говорит, в частности, о том, что «М. Фасмер необычайно расширил свой словник, в том числе — за счет большого количества заимствованной топонимики»[xx]. Далее О. Н. Трубачев, анализируя различные точки зрения, склоняется к «компромиссному» характеру такого типа изданий: «Правы те, пишет он, — кто предъявляет к этимологическому словарю максимальные требования, ибо если то или другое редкое, неупотребительное слово не найдет отражения в таком словаре, где же его подлинное место? Несомненно, однако, и то, что эта точка зрения нуждается в уточнении. Составитель этимологического словаря должен, по-видимому, избрать вариант в известном смысле компромиссный (курсив наш. — О. Н.), основанный, с одной стороны, на наиболее широком представлении всех форм, имеющих хождение в языке и нуждающихся в этимологическом объяснении, с другой — и прежде всего — на учете фактов генетического родства, так как в конечном счете этимологический словарь основывается именно на отражении этого родства. Сочетание обоих названных принципов способно с достаточной степенью объективности отражать этимологию данного языка в наиболее полном значении этого слова»[xxi]. Мы не случайно привели эту обширную цитату, показывающую сложность и неоднозначность данной проблемы. По мнению О. Н. Трубачева, «Русский этимологический словарь» М. Фасмера в основном отвечает описанным максимальным требованиям…» и при этом весьма оригинален как авторский труд, обнаруживающий и круг интересов самого этимолога: топо- и этнонимика, ономастика. Несмотря на отдельные пропуски, избежать которых едва ли возможно (а стоит принять во внимание, что М. Фасмер один составил этот монументальный словарь, что у него погибла многолетняя картотека, и он был вынужден ее восстанавливать), «словник М. Фасмера отличается … исчерпывающей полнотой»[xxii]. В него вошли (только в немецкое издание, в русском переводе исключены) и непристойные слова, изучение которых, однако, как лингвистического феномена не отрицается и О. Н. Трубачевым: «… вопрос об одиозности этих слов практические не стоит; в русской этимологической литературе нам не приходилось встречать справок о соответствующих словах»[xxiii].

В упомянутой статье тогда еще молодого, но по-научному дерзкого и образованного ученого интересно сравнение О. Н. Трубачева этимологических словарей Брюкнера, Славского, Голуба—Копечного и Фасмера. По его статистике видно, например, что у последнего значительно увеличен корпус общеславянских слов и ранних заимствований (их насчитывается 3191), у Брюкнера — 2217, у Славского — 669, у Голуба— Копечного — 2026, и поздних заимствований (их насчитывается 6304), а также экспрессивных, звукоподражательных и неясных по происхождению слов (1119), и собственных имен и этнонимов (818)[xxiv], которые почти отсутствуют в других словарях. Из этого следует, насколько цельную и всеобъемлющую задачу ставил перед собой М. Фасмер, чему отдавал предпочтение. В этой интересной статье есть и другие любопытные наблюдения по отдельным словам, подтверждающие в целом правильность выбранного М. Фасмером метода, тщательность, даже скрупулезность его генеалогических разработок.

Немногим позднее там же, в «Вопросах языкознания» (№ 5, 1959 г.), была опубликована подробная статья Н. М. Шанского «Принципы построения русского этимологического словаря словообразовательно-исторического характера», где также обсуждался вопрос о создании нового словаря. При этом автор во многом опирается и на идеи М. Фасмера, подвергая его детище в ряде позиций анализу, и полемизирует с его критиками. «Некоторые лингвисты, — пишет Н. М. Шанский, — считают нецелесообразным включение в словник этимологического словаря слов, являющихся кальками и производными по структуре заимствованиями, ссылаясь на то, что наши знания о таких словах случайны и относятся к числу редких находок. Думается, совершенно верно игнорировал этот «аргумент» М. Фасмер, разъясняющий — пусть непоследовательно — как отдельные кальки, так и некоторые производные иноязычные слова»[xxv]. Из критических замечаний, указанных Н. М. Шанским, есть и такое: «Совершенно ясно, что в этом (новом. — О. Н.) словаре в качестве заглавных слов не будут выступать встречающиеся как у А. Преображенского, так и у М. Фасмера бесприставочные «корни» типа –дуг-, -кук-, скреп-, -крес- (нуть), -чез- (нуть), -лыб- (ить) и т. п.; объясняться будет только реальное слово»[xxvi].

Автор этой статьи выдвигает иную методику отбора слов, по сравнению с М. Фасмером, отказываясь от его «максималистской» позиции и считая ненужным включение фактов различных эпох и систем в этимологический словарь современного русского литературного языка[xxvii].

В этой подробной и богато иллюстрированной статье есть и другие ценные мысли вообще о характере этимологических исследований. И всякий раз ее автор как бы примеряет «этимологический сюртук» М. Фасмера к новым условиям, стремясь не только следовать ему, а как бы оживляет его идеи, делает их более системными применительно к развитию науки тех лет.

Эти и другие дискуссионные статьи отражают в той или иной мере ощутимое влияние ЭС М. Фасмера на развитие отечественной лингвистической мысли. Толчок, сделанный им путем титанических усилий и вылившийся в фундаментальный труд, вызвал появление этимологических словарей в Европе и России, у нас это прежде всего «Историко-этимологический словарь осетинского языка» В. И. Абаева (т. 1, 1958), «Этимологический словарь славянских языков» под ред. О. Н. Трубачева (проспект, пробные статьи, 1963, издание продолжается), «Историко-этимологический словарь современного русского языка» П. Я. Черныха (тт. 1—2, 1993 — издан после смерти ученого) и «Этимологический словарь русского языка» под ред. Н. М. Шанского (т. 1, вып. 1, 1963, издание продолжается). Заметим, кстати, что последней работой М. Фасмера стала рецензия на русский этимологический словарь[xxviii].

Наверное, с позиции современных знаний, лингвистической «стратегии момента» и уже имеющихся обширных материалов и исследований по этимологии, можно найти немало погрешностей в ЭС М. Фасмера. Но одно несомненно: он был одним из первых, если не главным «движителем» идеи, кто обратил внимание научной общественности на эту сторону генезиса языка и, заметим, русского языка.

И сейчас, спустя 50 лет после выхода в свет первого тома ЭС М. Фасмера, он по-прежнему считается одним из авторитетнейших источников в том числе и при составлении новых словарей. Вот один из примеров. Недавно изданный «Этимологический словарь русских диалектов Сибири» А. Е. Аникина, куда включены заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков, в первых же строках «Введения» называет ЭС М. Фасмера и его русское издание в переводе О. Н. Трубачева «наиболее полным, квалифицированным и … завершенным этимологическим исследованием русской лексики»[xxix]. «Можно утверждать, — замечает далее А. Е. Аникин, — хотя и с оговорками, что на нынешнем этапе развития русской этимологии словарь Фасмера предлагает высококлассную разработку индоевропейских (в самом широком смысле…) связей русской лексики и вместе с тем дает удовлетворительное описание входящих в ее состав тюркизмов, монголизмов и «финно-угризмов»[xxx]. Тому были, наверное, и естественные объяснения: работа в запустевших берлинских библиотеках послевоенного времени, отсутствие необходимой литературы и т. п. Но главное здесь в другом: ЭС М. Фасмера находится в активном обороте современной науки, а его недостатки и «просчеты» подвигают других исследователей к заполнению этимологических лагун. В этом, наверное, и заключается подлинная жизнь словаря и талант его создателя.

Максим Романович Фасмер был не только человеком высоких нравственных качеств и большого мужества в науке и жизни. Он олицетворял собой целую эпоху в славяноведении. Ее традициями до сих пор живет ученый мир, постоянно обращаясь к опыту и знаниям ушедшего поколения легендарных просветителей славян XX столетия.

Список литературы

 [i] Цит. по изд.: Симонов Е. Д. Молодость Н. В. Крыленко // Прометей: Ист.-биогр. альманах сер. «Жизнь замечательных людей». Т. 13 / Сост. В. И. Калугин. — М., 1983. С. 17.

[ii] Фасмер М. Финские заимствования в русском языке. По поводу статьи проф. А. Л. Погодина. Отд. отт. Б. м. и г. С. 1 (Живая старина. Т. XVI. Кн. 2).

[iii] Фасмер М. К вопросу о языке древних македонян // Отд. отт из издания: Журнал министерства народного просвещения. 1908. Январь. С. 22.

[iv] Там же. С. 35.

[v] См., например: Фасмер М. Р. Лингвистические заметки по славянским языкам // Живая старина. Кн. 66. Год XVII. Вып. II. 1908. С. 141—149 и др.

[vi] Фасмер М. Заметки о происхождении эллинистического языка // Отд. отт. из издания: Журнал Министерства народного просвещения. 1909. Август. С. 342.

[vii] Фасмер М. Р. Смешение языков и заимствование в языке. Отд. отт. СПб., 1910. С. 3 (из «Отчета С.-Петербургской гимназии и Реального училища К. Мая 1909—1910 г.»).

[viii] Там же. С. 18.

[ix] Корш Ф. Е. Отзыв о сочинении М. Р. Фасмера «Греко-славянские этюды. III. Греческие заимствования в русском языке. СПб., 1909. Отд. отт. из издания: Сборник отчетов о премиях и наградах за 1909 г. (Премии имени М. И. Михельсона). СПб., 1912. С. 623.

[x] Фасмер М. Р. Исследование в области древнегреческой фонетики // Записки Императорского Петроградского университета. Ч. 121. — М., 1914. С. VII.

[xi] Карский Е. Ф., Ляпунов Б. М. Записка об ученых трудах проф. М. Р. Фасмера. Отд. отт. (ЦСБ РГБ). Б. м. и г. С. 475.

[xii] См. подробнее, например: Чернышева М. И. Макс Фасмер (1886—1962) // Отечественные лексикографы. XVIII—XX века / Под ред. Богатовой Г. А. — М., 2000. С. 235—250. В статье указана и важнейшая литература о нем.

[xiii] IV Международный съезд славистов. Материалы дискуссии. Т. 2. Проблемы славянского языкознания. — М., 1962. С. 437.

[xiv] Там же. С. 96—97.

[xv] Там же. С. 108.

[xvi] Цит. по изд.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. Т. 1. М. 1986. С. 7.

[xvii] Там же. С. 10.

[xviii] Там же. С. 59.

[xix] См. об этом подробнее: Трубачев О. Н. Послесловие ко второму изданию «Этимологического словаря русского языка» М. Фасмера // Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. Т. 1. М. 1986. С. 563—573; Он же. Из работы над русским Фасмером. К вопросам теории и практики перевода // Вопросы языкознания, 1978. № 6. С. 15—24.

[xx] Трубачев О. Н. Принципы построения этимологических словарей славянских языков // Вопросы языкознания. 1957. № 5. С. 65.

[xxi] Там же.

[xxii] Там же.

[xxiii] Там же. С. 66.

[xxiv] Там же. С. 67.

[xxv] Цит. по изд.: Шанский Н. М. Принципы построения русского этимологического словаря словообразовательно-исторического характера // Шанский Н. М. Русское языкознание и лингводидактика. — М., 1985. С. 56.

[xxvi] Там же. С. 57.

[xxvii] См. подробнее: Там же, с. 58.

[xxviii] Vasmer M. (Рец.) Шанский Н. М., Иванов В. В., Шанская Т. В. Краткий этимологический словарь русского языка. М., 1961 // Zeitschrift für slavische Philologie, 1962, Bd. 30, hf. 2, ss. 424—430.

[xxix] Аникин А. Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков. — М; Новосибирск, 2000. С. 3.

[xxx] Там же. С. 7.

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru