Как свидетельствует история, по мере укрепления государственности и становления правовых институтов в обществе все более усиливалось стремление ввести специфическую деятельность в режим правового регулирования. Последняя, в свою очередь, усиливаясь и приобретая статус важнейшей функции государственного управленческого механизма, напротив, стремилась остаться в тени и в рамках своих особых правил игры, доступных восприятию узкого круга допущенных к ней профессионалов. Предпринимавшиеся время от времени в различных странах попытки взять ее под жесткий правовой контроль неизменно заканчивались неудачей.

Эти попытки были изначально обречены, что объективно обусловлено рядом причин.

Предметом правового регулирования становятся конфликтные отношения, возникающие при открытом (явном, очевидном) соприкосновении интересов сторон — участников этих отношений.

Правила, выработанные для процессуального регулирования таких правоотношений процессуальными методами, не способны оказывать прямое влияние на участников незримого «конфликтного взаимодействия».

Скрытое противоборство осуществляется опосредованно, без прямого соприкосновения сторон и без очевидных его следов и потому не поддается какому-либо процессуальному воздействию. Да и сама специфическая деятельность по оказанию противодействия тайным посягательствам, как уже говорилось, по природе своей не является процессуальной.

Инициаторы непрекращающихся поисков идеальной модели правового регулирования деятельности специальных органов исходили и исходят из ошибочного представления о ней как о разновидности правовой деятельности и чуть ли не как о правоприменительной подотрасли. Тогда как оперативно-розыскная деятельность, хотя это ее название и родилось некогда в недрах одной из отраслей права, по своему содержанию является разновидностью деятельности по борьбе с противником, связанной с риском наступления негативных последствий для субъектов-участников.

Если правоотношения, возникающие при осуществлении правоприменительной деятельности, нуждаются в правилах процессуального регулирования отношений сторон, то в сфере скрытого противоборства действуют другие правила. В то же время для контроля за специфической деятельностью требуются жесткие разрешительно-запретительные нормы в интересах минимизации риска негативных последствий как для субъектов-участников так и для общества в целом.

Следовательно, необходимо иное, нежели ныне принятое, толкование понятия предмета и сущности правового регулирования оперативно-розыскной деятельности.

В самой природе оперативно-розыскной деятельности заключено диалектическое противоречие, обусловленное объективной общественной потребностью в легитимизации и легализации специфического вида деятельности — с одной стороны и неснижающейся заинтересованностью ее субъектов-участников в сокрытии содержания своей работы — с другой.

Процесс легитимизации самого факта осуществления специальной деятельности повсюду шел замедленно и постепенно, легализация ее сущности осуществлялась плавно и дозированно, по мере того, как «тайные комнаты», «тайные кабинеты», «тайные приказы» и другие подобные миниспецс-лужбы самодержцев превращались в секретные (охранные) отделения (отделы) полиции и жандармерии, в сыск, в органы военной разведки и контрразведки, а затем — в специальные государственные органы (службы). При этом глубинное содержание и технология оперативно-розыскной работы продолжали оставаться закрытыми.

Завеса тайны впервые в отечественной истории приоткрылась с вводом в действие Федерального закона¹ «Об оперативно-розыскной деятельности».

Несмотря на вскоре обнаружившиеся и неизбежные в таких случаях недочеты, как это всегда бывает в любом новом деле, новый законодательный акт сыграл в правовом просвещении общества весьма значительную роль, пока еще не оцененную по достоинству.

Он легитимизировал оперативно-розыскную деятельность как вид государственной деятельности и дал ей правовую характеристику, продекларировал основные организационные принципы и используемые специфические силы, средства и методы, подтвердил права и обязанности субъектов ОРД и определил правовую основу особых взаимоотношений между ее участниками: государственными спецслужбами и их представителями — с одной стороны, и привлеченными физическими лицами — с другой.

Закон в корне изменил отношение общественного мнения к специфической деятельности и стал источником ее правового регулирования на законодательном уровне.

Однако едва ли не главным достоинством Закона является то, что своим содержанием он дает стратегически верные ориентиры на истинный предмет регулирования ОРД и направление поиска путей его совершенствования.

Как раз этому-то и не придается должного значения в современных поисках идеального механизма правового регулирования.

Судя по структуре законодательного акта, норм Закона и их содержанию, в нем в качестве предмета правового регулирования при осуществлении оперативно-розыскной деятельности рассматриваются прежде всего требующие правовых гарантий взаимоотношения, возникающие между ее участниками — юридическими (должностными) и физическими лицами, организующими противодействие посягательствам на объекты обеспечения безопасности и привлеченными к этой работе гражданами.

Во вторую очередь, в качестве таковых рассматриваются правоотношения между субъектом ОРД (спецслужбой) и физическим лицом (объектом воздействия), возможность возникновения которых предусмотрена в Законе при наступлении правовых последствий вследствие неправомерного или ошибочного применения специфических сил и средств.

И в том, и в других случаях регулирование возникающих правоотношений осуществляется соответствующими (хорошо известным) отраслевыми процессуальными методами и механизмом.

Очевидно, что в качестве объекта правового регулирования при осуществлении оперативно-розыскной деятельности законодатель рассматривает в целом специфическую деятельность с ее основными составляющими, а в качестве цели — определение допустимых границ (вширь и вглубь) ее применения и использования. Именно поэтому, нормы Закона фактически содержат ответы на вопросы: кто уполномочен (имеет право) заниматься оперативно-розыскной деятельностью?, что именно разрешено?, что может послужить основанием для применения специальной методики?, какие меры и организационные формы работы разрешено применять?, кто и как контролирует соблюдение законности при осуществлении негласных непроцессуальных действий?

Нормы Закона носят разрешительно-ограничительный и контролирующий характер.

Ни в одной из них не содержится претензий на регулирование предполагаемых и якобы возможно существующих, хотя и неочевидных (в реальности — отсутствующих) правоотношений между тайно противоборствующими сторонами — субъектами (должностными лицами) ОРД и объектами воздействия (противником).

И это понятно. Когда правоотношения между этими сторонами возникают как очевидные, то они становятся предметом регулирования другой соответствующей отрасли права (уголовного права и процесса).

Из изложенных выше соображений в отношении понятия предмета и сущности правового регулирования оперативно-розыскной деятельности вытекает, что искомая модель механизма и путей совершенствования такого регулирования выглядят иначе, чем это может представляться.

Речь может идти о многоуровневом правовом регулировании оперативно-розыскной деятельности. Однако, это не однородная по содержанию иерархическая трехступенчатая вертикаль «сверху вниз»: верхний, средний и нижний уровни, как это видится сегодня ряду исследователей.

По нашему мнению, гораздо правильнее представлять этот механизм как разноплановый по возможностям и содержанию воздействия и регулирования.

Во-первых, это опосредованное ориентирующее воздействие конституционных и других законодательных норм, которое существовало всегда и дисциплинировало профессионалов специальной деятельности, заставляя их соблюдать рамки законности и подчинять свои непроцессуальные по форме действия интересам последующего обязательного или возможного процессуального оформления.

Во-вторых, это вновь появившиеся источники прямого законодательного регулирования оперативно-розыскной деятельности разрешительно-ограничительного характера, к которым относится прежде всего Федеральный закон об ОРД и к числу которых можно отнести законодательные акты об отечественных спецслужбах.

В-третьих, это внутриведомственные нормативные правовые акты, регламентирующие процедуры (технологию) оперативно-розыскной деятельности со своими особенностями в каждой спецслужбе.

Очевидно принципиальное отличие такого видения механизма правового регулирования оперативно-розыскной деятельности от ныне пропагандируемой и, казалось бы, несомненно ошибочной точки зрения.

Однако упомянутая точка зрения набрала определенную инерцию, что не так уж и безобидно, ибо, если ей не противопоставить альтернативу, она может завести в тупик поиски путей совершенствования правового регулирования ОРД.

Вряд ли стоит сомневаться в том, что не было и никогда не будет единого для всех спецслужб так называемого «оперативно-розыскного процесса».

Слова «процесс» и «процедура» синонимичны, ибо означают технологию какого-либо дела, в данном случае — делопроизводства.

Но процедура негласного оперативного делопроизводства и открытое процессуальное делопроизводство— понятия разнопорядковые и несовместимые. Совершенно бесперспективна любая попытка нивелирования устоявшихся особенностей организационных форм оперативно-розыскной деятельности, которые нашли отражение в оперативном делопроизводстве каждой спецслужбы, тщательно скрываемых как от своих противников (это прежде всего), так и от параллельных спецорганов во избежание непреднамеренной расконс-пирации через появляющиеся, в случае ослабления внутриведомственного режима, дополнительные каналы утечки закрываемой информации.

Говорить о едином оперативно-розыскном процессе, если под этим имеется ввиду процедура оперативного делопроизводства, вообще бессмысленно, ибо, как уже сказано, единой для всех спецслужб процедуры не может быть (да и зачем она, если по-прежнему останется доступной лишь узкому кругу профессионалов оперативного розыска?), а общедоступный процесс открытого делопроизводства противопоказан самой природе оперативно-розыскной деятельности.

Представляются сомнительными и другие идеи, сопутствующие упомянутой концепции т.н. оперативно-розыскного процесса. Такие, как «уголовно-розыскное право», уголов-но-розыскной кодекс» и т.п.

Однако, следует признать, что появление подобных идей и концептуальных представлений объективно способствует формированию современной теории оперативно-розыскной деятельности, особенно на начальном этапе ее становления и развития. А изложенные выше альтернативные точки зрения наверняка будут полезны исследователям в их поисках идеального механизма правового регулирования ОРД.

Думается, что процесс совершенствования механизма правового регулирования оперативно-розыскной деятельности будет протекать в основном в двух направлениях: во-первых, будет проявляться тенденция ужесточения контроля за осуществлением оперативно-розыскных мероприятий в целях упреждения возможных отклонений от рамок законности; во-вторых, в сторону постатейного уточнения и улучшения формулировок норм Закона в интересах максимального восприятия сущности и понимания общественной полезности оперативно-розыскной работы гражданами страны.

В январе 1999 г., то есть очень скоро после ввода Закона в действие, внесены изменения и дополнения в ст. 5,12,13,21 Закона, смысл которых заключается в уточнении пределов и конкретизации мер прокурорского надзора и судебного контроля за осуществлением оперативно-розыскной деятельности ее субъектами.

Признавая объективную неизбежность проявления этой тенденции, все же необходимо высказать некоторые опасения на этот счет и аргументировать нежелательность возможной чрезмерной подверженности ей со стороны авторов подобных законопроектов.

Исторические факты свидетельствуют, что как бы кого ни одолевало стремление ввести специфическую деятельность в жесткий правовой режим, достичь этого объективно невозможно, что это реально осуществимо лишь до определенных границ. Крайности в сторону ужесточения контроля могут привести к противоположному результату — нанесению ущерба как раз интересам соблюдения законности.

Ведь чем интенсивнее попытки детализации надзора и контроля, тем изощреннее стремление профессионалов оперативного розыска уйти от него во избежание преждевременной и неоправданной расконспирации осуществляемых мер борьбы с преступностью и в целях обеспечения безопасности привлеченных лиц.

Возникающие в этих условиях коллизии и тупиковые ситуации могут стать непреодолимым препятствием и нанести ущерб интересам обеспечения безопасности защищаемых объектов либо порой вынуждают действовать на грани нарушения правил игры. Как раз на такой благодатной почве и вырастают всякого рода злоупотребления.

Благоприятствующие условия для разрешения этого диалектического противоречия появятся лишь в том случае, если при совершенствовании правового регулирования ОРД будем руководствоваться логикой здравого смысла, в соответствии с которой отлаженный механизм надзора и контроля за осуществлением оперативно-розыскной деятельности, своевременно реагирующий (в идеале — упреждающий) на нарушения законности, конечно же, необходим. Это с одной стороны. А с другой — этот механизм не должен генерировать искусственные препятствия на пути осуществления бесспорно необходимой негласной деятельности по борьбе с посягательствами на интересы обеспечения безопасности личности, общества и государства.

Нельзя допустить, чтобы в угоду апологетизируемой идее исключительной приоритетности интересов абстрактного индивидуума — потенциального объекта воздействия оперативно-розыскной деятельности («интересы личности превыше всего!») пренебрегались интересы другой личности — привлеченной к этой деятельности в общественных интересах. Порожденное этой идеей стремление к установлению абсолютного контроля над тайной деятельностью спецслужб якобы в целях обеспечения безопасности общества может обернуться нанесением ущерба интересам общества и государства¹.

Совершенствование Закона путем внесения в него конструктивных изменений и постатейных корректировок — тоже закономерный и неизбежный процесс, который стимулируется как все более возрастающим вниманием широкой общественности к ставшей легитимной оперативно-розыскной деятельности, так и острой востребованностью более четких и точных законодательных формулировок в интересах развития единой для всех отечественных спецслужб теории и практики с ее особенностями у каждой из них.

На первоначальном этапе был исключительно важен сам факт прохождения, принятия и вступления в действие Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности», впервые в отечественной истории легитимизировавшего этот вид деятельности.

В условиях жесткого сопротивления продвижению Закона через инстанции, авторам законопроекта пришлось, в угоду дезинформированному тогда общественному мнению, пойти на компромиссы при конструировании формулировок правовых норм. Скорее всего именно этими обстоятельствами и отсутствием прецедентов и объясняются ставшие сегодня заметными изъяны в формулировках норм Закона.

Теперь пришло время постатейного, а в последующем — возможно, и структурного его совершенствования.

В формулировке ст. 1 Закона, согласно которой «Оперативно-розыскная деятельность — вид деятельности, осуществляемый гласно и негласно оперативными подразделениями государственных органов, уполномоченных на то настоящим федеральным законом (далее органы, осуществляющие оперативно-розыскную деятельность), в пределах их полномочий посредством проведения оперативно-розыскных мероприятий в целях защиты жизни, здоровья, прав и свобод человека и гражданина, собственности, обеспечения безопасности общества и государства от преступных посягательств» — уже сейчас видны требующие устранения пробелы и неточности.

Само сочетание слов «гласно» и «негласно», призванных обозначить способы осуществления оперативно-розыскной деятельности, фактически искажают суть самой специфической деятельности и дают неправильное о ней представление у широкой общественности, главным образом, для восприятия которой и были предназначены положения данного законодательного акта.

О существовании специальных органов или специальных служб и их сотрудников, занимающихся специальной деятельностью, широко известно в любом государстве и без законодательного ее закрепления. Из оглашения этого факта на законодательном уровне вовсе не следует, что она теперь осуществляется «гласно» и «негласно». Она как была, так и остается негласной по своему содержанию и способам осуществления, и в этом ее главное отличительное свойство.

С точки зрения профессионалов, само собой разумеется, что при проведении оперативно-розыскной работы используются все имеющиеся возможности, в том числе и открытые (гласные). Но из этого не вытекает необходимость соответствующей акцентировки в статье Закона, ибо обывателю это все равно ни о чем не говорит.

Совершенно очевидно, что от подобной двусмысленности и «размытости» при очередной корректировке норм следует уйти.

Понятию и сущности оперативно-розыскной деятельности не соответствует и та часть формулировки ст. 1 Закона, которая излагает цели этой деятельности.

Во-первых, здесь неправомерно связаны в один ряд такие термины как «защита» и «обеспечение безопасности», что приводит (особенно в восприятии читателя-непрофессионала) к смешению функциональностей двух различных (хотя и родственных) видов деятельности.

«Защита жизни, здоровья, прав и свобод человека и гражданина» (тем более — «собственности»!) всегда ассоциировалась с функциями правоприменения и гласными, процессуальными действиями правоприменительных правоохранительных органов. А вот под обеспечением безопасности объектов защиты понималось и понимается оперативное (негласное) создание условий для эффективной защиты объектов. Поэтому было бы правильным, в русле действующей формулировки, дать короткую и более понятную ее концовку: «в целях обеспечения безопасности личности, общества и государства»¹.

Во-вторых, чтобы сущность оперативно-розыскной деятельности была достаточно понятной (хотя и в пределах допустимого) для непрофессионалов, представляется целесообразным при обозначении ее целей отойти от сугубо профессионального термина «обеспечение безопасности», а применить более легкие для восприятия и более точные по смыслу (и одновременно — тоже профессиональные) понятия: «добывание информации о признаках и фактах» (то есть «выявление») «в целях предупреждения, пресечения и содействия расследованию».

Предлагаемое здесь определение оперативно-розыскной деятельности существенно расходится с существующей формулировкой ст. 1 Закона.

Подобного же рода соображения возникают при внимательном ознакомлении с содержанием ст. 2 и 3 Закона, в которых декларируются задачи и принципы оперативно-розыскной деятельности.

Необходимость включения в законодательный акт положений, адресованных широкой общественности и показывающих полезность специальной деятельности, не вызывает сомнений.

Но в таком случае требуются более строгие и точные формулировки статей, которые бы оказывали на читателя необходимое просветительское воздействие, в то же время не вводя его в заблуждение.

Между тем, в указанных статьях Закона имеются формулировки, корректность которых сомнительна.

Например, в ч. 1 ст. 2 Закона в качестве первоочередной задачи оперативно-розыскной деятельности названо «выявление, предупреждение, пресечение и раскрытие преступлений, а также выявление и установление лиц, их подготавливающих, совершающих и совершивших».

Понятие «раскрытие преступлений» всегда ассоциировалось с возбуждением уголовного дела и с правоприменитель-ными действиями, под которыми понимаются открытые процессуальные действия, принципиально отличающиеся от негласных оперативно-розыскных мер.

То, что осуществление открытых процессуальных мер по раскрытию преступления нередко сопровождается негласным расследованием и вскрытием недостающих элементов механизма совершенного противоправного деяния, не дает основания ставить в ряд разнопорядковые задачи двух различных (негласной и гласной), хотя и родственных видов деятельности.

Это неправильно и противоречит элементарной логике.

Второй по очередности названа задача «осуществления розыска лиц, скрывающихся от органов дознания, следствия и суда, уклоняющихся от уголовного наказания, а также розыска без вести пропавших».

Здесь налицо подмена понятий.

Оперативные подразделения специальных служб, конечно же, выполняют, с использованием специфических сил и средств, отдельные поручения правоприменительных органов, связанные с розыском физических лиц.

Оперативные подразделения органов государственной безопасности решали и решают задачи оперативного (негласного) розыска государственных преступников, утраченных (похищенных) секретных документов или изделий.

Более того, любая спецслужба занимается негласным (оперативным) розыском проверяемых — разрабатываемых лиц, по тем или иным причинам «выпавшим» из-под оперативного (негласного) наблюдения.

Однако физический розыск скрывающихся от правосудия уголовных преступников и без вести пропавших лиц никогда не входил и не может входить в число непосредственных задач оперативно-розыскной деятельности.

Когда физический розыск таких лиц осуществляют подразделения уголовного розыска (сыска), то в этих случаях они действуют как органы дознания и предварительного следствия. При этом ими параллельно используются возможности оперативно-розыскной методики.

Но это опять-таки не означает, что задачи, решаемые подразделениями уголовного розыска, во всем тождественны задачам оперативно-розыскной деятельности.

Не вызывает замечаний лишь изложение третьей задачи — «добывание информации о событиях и действиях, создающих угрозу... безопасности Российской Федерации».

Весьма заметная разница в стилистике изложения трех частей ст. 2 Закона и отсутствие логической связи между ними создает впечатление, что при конструировании окончательной версии законодательного акта текст данной статьи сложился путем механического соединения формулировок, взятых («вырванных»)из альтернативных законопроектов, в результате чего и возник такой «конгломерат».

Существование противоречивой законодательной нормы не так уж и безобидно, как может показаться на первый взгляд.

Если на первых порах это не находило какого-либо заметного отражения в оперативно-розыскной практике, то теперь содержащиеся в ней ошибочные положения начинают негативно сказываться на качестве создаваемых ведомственных правовых («подзаконных») актов, имеющих основополагающее значение в современных условиях становления и развертывания как вновь юридически состоявшихся субъектов оперативно-розыскной деятельности, так и реформированных прежних.

Например, во вновь создаваемых или уже введенных в действие инструкциях и методиках по организации оперативно-розыскной деятельности оперативных подразделений таможенных органов, пограничных войск и других специальных структур, при постановке задач все более усиливается акцент на «раскрытие» преступлений и на физический «розыск преступников», а в отдельных исследованиях насаждается мысль о том, что специфические силы и средства оперативно-розыскной деятельности должны использоваться прежде всего в интересах реализации уголовных дел в ущерб «выявлению, предупреждению и пресечению», что всегда было и остается квинтэссенцией оперативно-розыскной работы.

Вследствие такого неправомерного смешивания задач и функциональностей различных видов (непроцессуальной и процессуальной) деятельности в упомянутых инструкциях и методиках дается невнятное или во многом ошибочное толкование сущности дел оперативного учета, являющихся основными организационными формами оперативно-розыскной деятельности.

Причем, содержание излагаемых в них задач оперативного учета и делопроизводства мало чем отличается от функций уголовного делопроизводства.

Это реальное свидетельство того вреда, которое уже наносится оперативно-розыскной практике ошибочной формулировкой законодательной нормы.

Следовательно, текст ст. 2 Закона нуждается в корректировке и дать ее нужно в следующей редакции:

«Задачами оперативно-розыскной деятельности являются: выявление, предупреждение и пресечение подготавливаемых, совершающихся или совершившихся противоправных деяний и причастных к ним лиц, а также содействие раскрытию (или создание условий для раскрытия) преступлений;

добывание информации о событиях или действиях, создающих угрозу государственной, военной, экономической или экологической безопасности Российской Федерации».

Предлагаемый вариант редакции ст. 2 Закона позволяет уйти от противоречий существующего текста и более четко определить роль и место оперативно-розыскной деятельности в правоохранении.

Содержание понятия «содействие раскрытию преступлений» включает в себя и оперативное сопровождение уголовных дел (по поручениям или просьбам органов правоприменения), и участие оперативными возможностями в розыске физических лиц.

Что касается ст. 3-й о принципах оперативно-розыскной деятельности, то возможно несколько подходов.

1) Несколько видоизменив, оставить ее в структуре Закона в следующей редакции:

«Оперативно-розыскная деятельность основывается на конституционных принципах законности, уважения прав и свобод человека и гражданина, а также на специальных принципах конспирации и адекватности».

В этом случае делается акцент на то, что оперативно-розыскная деятельность основывается как на общеправовых принципах законности, так и на отличительных специальных, к числу которых относятся конспиративность и адекватность.

В предлагаемую редакцию статьи вводятся термины «специальный» и «адекватность», легко воспринимаемые профессионалами, хотя и малодоступные пониманию неспециалиста.

В то же время из существующего текста статьи исключается определение «сочетание гласных и негласных методов и средств», которое отдельные исследователи в течение ряда последних лет упорно относят к категории отличительных принципов оперативно-розыскной деятельности, что вряд ли правомерно.

Это словосочетание скорее всего означает отличительную особенность оперативно-розыскной деятельности, которая при необходимости выгодно используется профессионалами спецслужб при решении своих задач.

Но это отнюдь не принцип, под чем понимается основополагающее, непреложное правило деятельности, обязательно соблюдаемое и выполняемое.

2) Изъять целиком из структуры Закона ст. 3 «Принципы оперативно-розыскной деятельности» как сугубо декларативную и «не работающую» — с одной стороны, и адресованную своим основным содержанием узкому кругу профессионалов, — с другой.

Первую часть формулировки — «Оперативно-розыскная деятельность основывается на конституционных принципах законности, уважения прав и свобод человека и гражданина», корреспондирующуюся с содержанием ст. 5 «Соблюдение прав и свобод человека и гражданина при осуществлении оперативно-розыскной деятельности», — трансформировать в первый абзац этой статьи Закона.

Качественный уровень законодательного акта повысится при принятии любого из предлагаемых вариантов.

В первом случае из формулировки законодательной нормы исчезает ощущение «размытости», она становится более четкой и понятной, во втором — Закон избавляется от ненужной декларативной статьи.

Принципиально значимые изменения требуется внести в содержание ст. 7, которая в сущности является едва ли не одной из самых важных норм Закона.

В начале этой статьи первым при перечислении оснований для проведения оперативно-розыскной деятельности названо «наличие возбужденного уголовного дела», что совершенно неверно и сразу же дезориентирует оперативных работников.

Оперативно-розыскная теория и практика диктуют совсем иную расстановку акцентов при определении оснований.

В свое время, когда оперативно-розыскная деятельность еще не была легитимной, ссылка на наличие возбужденного уголовного дела для получения санкции на проведение оперативно-розыскных мероприятий, ограничивающих конституционные права физических лиц, была вынужденной и необходимой для профессионалов сыска, которые использовали факт возбуждения ими же самими уголовного дела в качестве своего рода юридического «прикрытия» для проведения оперативно-розыскной работы.

С появлением Федерального закона «Об оперативно-розыскной деятельности» это так называемое «основание» стало атавизмом.

На самом деле в оперативно-розыскной теории и практике отечественных спецслужб основаниями для проведения оперативно-розыскных мероприятий в рамках дел оперативного учета или без оформления таковых являются данные о признаках и фактах, вызывающих подозрение о возможно подготавливаемых, совершающихся или уже совершившихся, но неочевидных противоправных деяниях, и о возможной причастности к ним конкретных физических лиц.

Речь идет о пограничных ситуациях, когда нет достаточных данных для возбуждения уголовного дела и проведения процессуальных действий, но есть признаки и факты, вызывающие обоснованные подозрения и требующие негласного непроцессуального расследования в целях их подтверждения или опровержения.

Вряд ли нужно доказывать, что норма Закона об оперативно-розыскной деятельности своим содержанием должна принципиально отличаться от аналогичной статьи уголов-но-процессуального кодекса, где речь идет об основаниях для возбуждения уголовного дела.

Представляется, что будет более правильным сформулировать ч. 1 ст. 7 в следующей редакции:

«Основаниями для проведения оперативно-розыскных мероприятий» являются:

1) Ставшие известными органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность сведения о:

а) признаках подготавливаемого, совершаемого или совершенного противоправного деяния, а также о лицах, его подготавливающих, совершающих или совершивших, если нет достаточных данных для решения вопроса о возбуждении уголовного дела;

б) событиях или действиях, создающих угрозу государственной, военной, экономической или экологической безопасности Российской Федерации.

2) Поручения следователя, органа дознания, указания прокурора или определения суда по уголовным делам, находящимся в их производстве».

Далее по тексту...

Предлагаемая редакция нормы Закона «Основания для проведения оперативно-розыскных мероприятий» четко определяет, что существуют и собственные «видовые основания», перечисленные в п.1 статьи, как сведения о:

а) признаках... и лицах.., б) событиях или действиях..; и дополнительные — «поручения»... правоприменительных органов «...по уголовным делам, находящимся в их производстве». «Сведения о ...лицах, скрывающихся от органов дознания, следствия и суда или уклоняющихся от уголовного наказания; о лицах, без вести пропавших, и об обнаружении неопознанных трупов», — несомненно служат основанием для возбуждения уголовного дела, но эти же сведения сами по себе никак не могут стать основаниями для проведения оперативно-розыскных мероприятий и тем более для заведения дел оперативного учета.

А вот отдельные поручения правоприменительных органов по подобного рода лицам, которые проходят по находящимся в их производстве уголовным делам, в целях внесения ясности в те или иные неочевидные обстоятельства, такими основаниями являются.

Текст ч. 1 ст. 7 Закона в предлагаемом варианте коррес-пондируется с ч. 2 ст. 8, как и должно было быть изначально. В настоящее же время текст ст. 8 не согласуется с содержанием предыдущей ст. 7.

С содержанием предлагаемой редакции указанной законодательной нормы корреспондируется и текст ч. 2 ст. 10 Закона, в которой речь идет об основаниях для заведения дел оперативного учета, а также со ст. 6 — «Оперативно-розыскные мероприятия».

Отдельного рассмотрения заслуживает ст. 11, бесспорно, одна из самых значимых и важных, своим содержанием стоящая особняком среди других норм Закона.

Проблема преобразования результатов оперативно-розыскной деятельности, задокументированных по технологии оперативного делопроизводства в материалы, пригодные для использования в открытом процессуальном делопроизводстве, — всегда была одной из самых актуальных и сложных, не всегда и не во всем разрешимых.

До своей легитимизации оперативно-розыскная практика изобрела богатый арсенал способов трансформирования оперативных материалов в процессуальные доказательства, что, к сожалению, пока еще не обрело ни правового, ни даже должного методического оформления.

Теперь с появлением Закона это положение должно измениться.

Можно предположить (как вариант), что в процессе текстуального совершенствования ст. 11 ее содержание будет расширено и станет гораздо более развернутым за счет включения в нее перечня типовых документов и критериев достаточности их содержания, которые необходимо подготовить оперативному работнику для представления в правоприме-нительные органы, чтобы результаты оперативно-розыскной деятельности могли принести максимальную пользу расследованию противоправного деяния, в то же время не вступая в противоречие с положениями ст. 12 («защита сведений об органах, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность»).

Использование результатов оперативно-розыскной деятельности является исключительно серьезной темой, заслуживающей самостоятельного исследования, результаты которого могут привести впоследствии к появлению в структуре Закона отдельной главы с аналогичным названием.

Можно еще отметить, что из первого абзаца текста ст.11 следует оставить лишь начало формулировки — «результаты оперативно-розыскной деятельности могут быть использованы для подготовки и осуществления следственных и судебных действий...», изъяв остальную часть предложения, и продолжить — «...могут служить поводом и основанием для возбуждения уголовного дела...» (и далее по тексту).

Аннулировать упомянутую часть текста нужно потому, что она искажает смысл аналогичностью содержания.

Результаты оперативно-розыскной работы не могут «быть использованы для...проведения оперативно-розыскных мероприятий по выявлению, предупреждению, пресечению и раскрытию преступлений, выявлению и установлению лиц, их подготавливающих, совершающих или совершивших, а также для розыска лиц, скрывшихся от органов дознания, следствия и суда, уклоняющихся от исполнения наказания и без вести пропавших».

Все происходит совсем наоборот.

Это оперативно-розыскные мероприятия проводятся для того, чтобы получить нужные результаты, которые затем могут использоваться в процессуальной деятельности.

На ближайший обозримый период одним из основных направлений совершенствования правового регулирования оперативно-розыскной деятельности является структурная и постатейная корректировка Закона.